Это было возвышенно, почти сакрально.
Но чем выше он брал, чем громче звучал в зале его голос, тем сильнее нарастало в нас состояние страха. Все притихли. Ни одного звука. Я даже кожей почувствовала ужас всего зала – такая была пронзительная тишина. Всем стало воистину жутко – казалось, что сейчас они завершат этот ритуальный молебен и всех нас прикончат, взорвут…
Марина Колчина и Наташа Салина:
Жуткий был момент, какие-то сакральные напевы. В зале стало очень тихо.
Татьяна Гуревич-Солнышкина:
Да, это было страшно. Они автоматы положили рядышком, к стене. И пели такими поставленными голосами, минут двадцать была эта молитва. Поют, поют, поют – казалось, что сейчас они допоют и все – и взорвут всех нас.
Зинаида Окунь:
Я где-то читала, что в стрессовой ситуации люди думают только о своем спасении, и больше ни о чем. Что душа сжимается в комок, живот подбирается и весь организм мобилизуется только на выживание и не допускает никаких посторонних мыслей и эмоций. Моя подруга рассказывала мне, как она попала в авиакатастрофу, когда в самолете заглохли оба мотора и он стал камнем падать вниз. Она говорит: «Угадай, что было в самолете?» Я говорю: крик. Она говорит: «Ничего подобного! Гробовое молчание! Все вцепились в кресла и – тишина! И только, – говорит, – когда мы выровнялись и приземлились, вот тут, – говорит, – меня стало трясти». У нас в зале было то же самое. Когда они пели – гробовая тишина, гробовая. А я закрыла глаза и думаю: ну сколько можно бояться, сколько? Неужели я тут умру от этого страха? Неужели я не могу заставить себя думать о другом? И наверное, на десятой, что ли, минуте их пения – а десятая минута – это очень долго, очень, все жилы вытянулись и живот под ребра подтянулся, – я не знаю, каким уж усилием или просто от усталости, от того, что уже не осталось у меня сил бояться, но я вдруг как-то отпустила себя, смирилась со смертью и стала говорить себе: «Ну ладно, все, это уже конец, но разве тебе нечего вспомнить? Разве ничего, кроме ужаса, не осталось с тобой для этой последней минуты? И разве ты уже не пережила это все тогда, еще двадцать лет назад?»
И знаете, в эти минуты, в эти длинные, очень длинные минуты мои мысли о сыне и дочке ушли куда-то, а вспомнила я совсем другое…
И тогда была ночь. Лунный свет пробивался сквозь закрытые ставни. Из печи были видны отблески огня. В комнате было тепло, а в душе моей – холодно. Сегодня он не придет. Он дома с женой. И его «Жигули» спят в гараже, а не под окнами комнатенки, которую я снимаю.
Мне всего 18 лет. Я уже исколесила весь Советский Союз по турпутевкам. Если на карте нарисовать мои похождения (я однажды попробовала), получается силуэт огромной крысы. Я – Крыса по восточному гороскопу. Во время моей последней поездки в Тверь я влюбилась в первый раз. А Вадим – тигр. Нашей с ним страсти хватило лишь на пару месяцев встреч в снятой именно для этого комнате. Потом его жена узнала о нашем романе, начала бороться за него, писать слезные записки, которые он ежедневно находил в своих карманах. А я еще не научилась достойно переживать потери.