– За что ты хотел убить меня? – с интересом спросил волхв.
– Воплощение Навы приближается к госпиталю, и ты чувствуешь это, как и я, – сказал Крон. – А все волхвы Ящера дают клятву защищать воплощение богини до последней капли крови, разве не так?
– Нет, – сказал Дренадан. – Волхвы бога Смерти приносят клятву не вмешиваться в дела живых. Даже если ты нападешь на живую богиню, я не имею права помешать тебе.
– Ай, да ладно, – поморщился Крон. – Ты сам носил в себе Яроцвета и знаешь, что это такое. Благородство и верность клятвам нерентабельны в наше время.
Дренадан ощутил очень знакомый запах и задумчиво посмотрел на бедро мага.
– А верность любимым? – спросил волхв.
Крон непонимающе взглянул на Дренадана, и вдруг согнулся пополам. Ощущение было такое, как будто в бедро магу воткнули раскаленный прут.
– Я тебя не трогал, – усмехнулся волхв в ответ на бешеный взгляд мага.
Крон вытащил из кармана брюк маленький кусок ткани и побледнел. Вышитый золотом герб Гургенидов побурел от крови. Сочный сгусток сорвался с ткани и, хлюпнув, растекся по полу.
Дренадана ослепила вспышка открывающегося телепорта. Когда волхв проморгался, имперского мага в морге уже не было.
* * *
Брошенные дома смотрели на эльфов, идущих по узкой улочке, открыв от изумления рты ворот. Давненько здесь не бывало таких гостей.
– И вообще, ты прости меня, – сказал Ульрик. – Это я тебя запутал. То убей мандречена, то не убивай мандречена...
– Да ладно, – ответил Марфор устало. – Забыли.
Ульрик вздохнул.
– Все-таки жаль, что он умер. Знаешь, что он мне сказал на эшафоте?
– «Жаль, что не голову, чего уж тут по одной руке пачкаться»? – угрюмо предположил Марфор.
– «Расслабься, а то кость расколется вдоль, и придется вылущивать сустав», – ответил Ульрик. – Видишь ли, террорист ты мой индивидуальный, от того, что умер этот палач, рук, ног и голов будут рубить ничуть не меньше. Но этот мандречен – он был профессионал, а теперь наберут каких-нибудь уродов, у которых руки из жопы растут!
Радагаст, лучший разведчик дивизии Серебряных Медведей, потомственный палач Рабина, надеялся умереть в собственной постели, и его мечта сбылась. Но то, что надгробное слово над ним будет именно таким, Радагасту не могло привидеться даже в самом страшном сне.
– Если ты сейчас не заткнешься, – возразил Марфор вяло, – или хотя бы не понизишь голос, то мы очень скоро сведем близкое знакомство с упомянутыми тобой косорукими уродами. Ты что, пацифист ты мой речистый, думаешь, что здесь в пределах двадцати саженей нет никого, кто знает наш язык?
Ульрик не успел ответить, потому что из темноты раздался голос на эльфийском: