– Возвращайся в свой выпендрежный мир, принцесса.
Настроение у меня было не лучше, чем у него, но разве я опускалась до брани и оскорблений? Нет. У меня было твердое намерение поговорить в спокойной манере.
– Тебе не кажется, что ты переигрываешь?
– Я переигрываю? – был похож на льва с занозой в лапе – сплошное негодующее рычание.
– Правда, Сойер, не стоит устраивать истерик.
Он запрокинул голову и взвыл:
– Истерика? Боже упаси, я устраиваю истерику?
И он еще говорит, что его суть – стремление к счастью. Смешно.
Между тем мы оба уже совершенно вымокли. Он выглядел великолепно (какая несправедливость), как будто только что сошел с рекламного постера джинсов Калвина Клайна. Под его промокшей одеждой отчетливо проступала рельефная мускулатура, темные волосы он отбросил назад. Я чувствовала себя чуточку неловко, не желая выглядеть, как мокрая курица, но не решилась провести рукой по волосам, боясь, что они склеились.
Он внимательно посмотрел на меня:
– Что, черт возьми, с тобой происходит? Сначала ты делаешь вид, что мы незнакомы, а потом несешься за мной, как ненормальная?
Верно. Что на это скажешь.
– Ты... ты... богат!
Это заявление застало его врасплох и, откровенно говоря, меня тоже.
Он посмотрел на меня сквозь струи дождя:
– Сначала ты приходишь в ужас от того, что я не гей. Теперь ты недовольна тем, что я не беден?
Волна адреналина накрыла меня, и, как только она схлынула, я отчетливо поняла, почему так странно веду себя:
– Да! Это у меня должны, по идее, быть деньги. Это я должна делать тебе одолжение! А не наоборот! Мне не нужно, чтобы меня спасали!
Слова повисли в воздухе. Он отрицательно помотал головой:
– Это безумие. Никто никого не спасает. Одолжение здесь не при чем.
– Нет, при чем! Теперь я понимаю, почему ты не выставляешь свои работы. Тебе это не нужно. Потому что ты богат! Ты согласился устроить выставку в моей галерее только потому, что ты... жалеешь меня, или я кажусь тебе занятной, или... не знаю, что еще!
Пожалуй, адреналин переставал действовать, и мой голос под конец перешел на высокие ноты. Боюсь, что в глазах моих горел огонь настоящей страсти.
– Черт побери, – сказал он, на этот раз уже мягче. – Я с тобой с ума сойду. Ты заставляешь меня совершать безумные поступки.
Я попыталась улыбнуться:
– Разве муза не для того и существует, чтобы вдохновлять художника на покорение новых вершин?
Он одновременно застонал и засмеялся, и, когда заговорил, голос его был хриплым:
– Но ты замужем.
Ах, это.
– Я что, не сказала, что Гордон со мной развелся?
Это и называется «идти по лезвию ножа». К тому же я разгласила тайну.