К счастью, сэр Гериберт узнал об этом до того, как встретился с Генрихом. Он вошел в зал, выискивая глазами какого-нибудь придворного служащего, который попросил бы для него аудиенции у короля; однако Генрих как раз находился в зале, беседуя с епископами Сент-Дэвидса, Чичестера и Херефорда. Они по очереди описывали королю разруху, воцарившуюся в стране, рассказывали о бесчисленных убитых воинах, разграбленных и разлагавшихся теперь на дорогах и полях, беззащитных перед когтями и клювами хищных птиц и животных, питающихся падалью.
– Мой король, ради всего святого, этому безумию пора положить конец, – взмолился Ральф Чичестер. – Мне известно, что граф Пемброк...
– Не называйте при мне это имя! – взревел Генрих. – К людям я имею жалость. Если бы я мог, то облегчил бы их положение, но я не собираюсь кланяться этому изменнику. Я не буду иметь с ним никаких дел, во всяком случае до тех пор, пока он сам не приползет ко мне на коленях с удавкой на шее и не признает себя грязным и подлым разрушителем моего трона и всего королевства.
Сэр Гериберт, стараясь не привлекать к себе внимания, проклял Мари за то, что она втянула его в эту дурацкую затею и проявила при этом сама непростительную глупость, не упомянув о серьезном поражении, которое потерпели королевские войска. Он отлично понимал, что Генрих был на грани бешенства от досады и гнева, к тому же эти чувства лишь усиливались неподдельным страхом, который намеренно отрицался королем. Но Гериберт отнюдь не желал отказаться от единственной надежды, не попытавшись улучшить свое положение. Позже он нашел Питера де Роша, епископа Винчестерского, и попросил его о деловой беседе, на что тотчас же, к своему немалому удивлению, получил согласие.
Епископ был человеком беспокойным и взволнованным. Он никогда не поворачивался спиной даже к самому мелкому рыцарю, которому предположительно мог найти хоть какое-нибудь применение. Как правило, поражения сторонников короля не доводили его до отчаяния. Людские и материальные потери были, конечно, непоправимыми, но англичане относились к богатой нации, и в стране имелось еще огромное количество неисчерпанных ресурсов. Винчестер считал, что, в конечном счете, графа Пемброкского обязательно ждет неудача. Вся беда была в том – Винчестер лишь недавно пришел к такому выводу, – что Генрих отнюдь не относился к числу настойчивых людей.
Король был порывистым и нетерпеливым. Винчестер являл ему идеал, страну, в которой король обладал бы такой силой, что знать старалась бы жить друг с другом в мире и согласии, ибо справедливый и милосердный король мог бы разрешить их споры без войны. Все богатства и мощь такой страны можно было обратить против внешних врагов или направить на улучшение и процветание королевства. Но Генрих не умел медленно и целенаправленно идти к своей цели; он двигался неосторожными рывками, оскорбляя тех, кого бы следовало незаметно и тайно вести по своей тропе до тех пор, пока они не пришли бы к выводу, что им гораздо полезней урезонить себя в том, что, по их мнению, являлось их правами и привилегиями.