Плывут русские лодьи по Дунаю.
Вровень с ними по хорошей старинной дороге движется булгарское войско.
А по другому берегу идет русская конница.
Нещадно палит солнце. Даже привычным ратникам дьявольски жарко: в доспехах, в войлочных кожаных подкольчужниках и подшлемниках, тем, кто плывет по Дунаю, — легче. Вокруг вода, можно зачерпнуть шеломом, выплеснуть на голову. Тем, кто по ту сторону, — тоже легче. Они могут даже и брони снять. Между ними и противником — Дунай.
Тяжело Пчёлке. Но кое-кому из его десятка, тем, кто не послушал старших и выхлебал воду из фляги еще до полудня, — еще тяжелее. В горле сухо, едкий пот струится по лицу...
«Не по уму так, — думает Пчёлко. — Измучатся вои. Ослабеют».
Но не Пчёлко решает — решает кесарь. И Сурсувул. И старшие боляре.
«Скорей бы решилось...» — думает Пчёлко.
Уж третий день так...
Сотник Велим черпнул кожаным ведром из Дуная, выплеснул на голову, фыркнул с удовольствием, передал ведро следующему и уселся на палубу рядом с гребцом. Можно бы и не грести — ветер попутный, парус — пузырем; но кораблям нужно держать ход, заданный головным, на мачте которого плещется знамено с пардусом. Впрочем, «Морской конь», драккар воеводы Серегея, — корабль ходкий. И гребут варяги Велима, особо не напрягаясь, в удовольствие, сменяя друг друга намного чаще, чем в обычном походе. А почему бы и не сменяться, если людей на драккаре — втрое против обычного. Так грести — не работа, а удовольствие.
Рядом с сотником ворочает веслом хузарин Йонах бар Машег. Ничего так управляется, не хуже прочих, хотя у того же Велима мяса на костях — раза в два побольше, чем у шестнадцатилетнего Йонаха.
Йонах Белиму нравится. Добрый гридень. Немножко нахальный, что неудивительно для сына итильского наместника Машега, зато стреляет Йонах лучше любого в Велимовой большой сотне. Что для природного «белого» хузарина тоже неудивительно.
Велим посмотрел на нос. Там, обняв деревянную конскую голову, стоял его воевода, большой кисеский боярин Серегей. Голая загорелая спина воеводы — шире сходней, по которым коней на лодью заводят. Таких здоровяков, как Серегей, даже среди нурманов и свеев еще поискать надо. Но воевода — не нурман. Никто не ведает точно, кто он родом. Говорили: Серегей из кривичей. Еще говорили: дядька Рёрех знает, откуда пришел Серегей: он у воеводы пестуном был. Но дядька Рёрех об этом говорить не пожелал. Даже княжичу беловедскому Трувору сказал: «Не твоего ума дело». Так говорить с Трувором даже великий князь не стал бы. Но Рёреху можно всё. Так что не узнал Трувор, откуда родом воевода Серегей. Да и не важно это. Серегей — варяг. А откуда пришел, это и впрямь не важно. Вот полоцкий князь Роговолт тоже неизвестно откуда пришел. Говорят, из-за моря. Говорят, тоже один. А может, с дружиной. Только от дружины этой в живых иного не осталось. Роговолт — варяг. И Серегей варяг. Этого довольно.