— Маша!
До Александра донеслись истеричные рыдания, причем он не смог понять, кто рыдает — мамаша или дочка. Да и черт-то с ними обеими. Лишь бы нынешней ночью не устраивали концертов…
— Я думала, ты куришь… — сказала Ирина, выйдя из купе.
Он покачал головой и положил руку ей на плечо. Она придвинулась поближе, обняла Светлова за талию… Созрела ягодка, созрела… Пора собирать урожай.
3.
— Спит как убитый, — доложил Светлов вернувшейся Ирине. — Хоть из пушки пали, не проснется.
Она убрала в сумку мыльницу, зубную пасту и щетку, взглянула на заснувшего попутчика, и…
— Что с тобой?
Она молчала. Застыла в неудобной склоненной позе. Лицо искажала странная гримаса.
Светлов ничего не понял, перегнулся с верхней полки… Сосед по купе и впрямь напоминал убитого, словно труп уложили и прикрыли одеялом в надежде выдать за спящего: лежал на спине, руки по швам, тело вытянуто в струнку, рот полуоткрыт.
Неужели перестарался? — похолодел Светлов. Не может быть… Простенькая посылка: лечь, немедленно уснуть, не просыпаться даже под бомбежкой или артобстрелом… Прислушался — нет, все в порядке, дышит.
Что же девка тогда застыла, словно пыльным мешком шарахнутая? Впрочем, какая разница…
– Залезай наверх! Не проснется…
4.
Не он, не он, не он… — твердила сама себе Ирина, как заведенная. Не он! Никак не может этот вытянувшийся на койке мужичок оказаться насильником из подъезда — выздоровевшим, сделавшим пластическую операцию. Другой рост, другая фигура… Да и слишком уж невероятное должно случиться совпадение… Но внутри засело убеждение, не поддающееся доводам рассудка: он! Он!! ОН!!!
Голос с верхней полки Ира не услышала. Или не обратила внимания, занятая борьбой с собой — пальцы судорожно скрючились, и, казалось, обрели непонятную самостоятельность: так и тянулись к лицу спящего — пропахать лоб и щеки глубокими кровавыми бороздами, нажать на закрытые веки — и давить, давить, до конца, до упора…
Александр мягко спрыгнул с полки, встал рядом, положил ей руки на плечи, что-то сказал — она опять не поняла ни слова. Но наваждение помаленьку отступало, таяло…
Она всхлипнула еле слышно и прижалось к Александру.
5.
— Что с тобой? — он поднял ее лицо, коснулся губами щеки. — Почему ты плачешь?
Она вздрагивала в его руках, и Светлов почувствовал жалость — самому непонятную и совершенно неуместную.
— Расскажи мне.
Она торопливо рассказывала — всё, без утайки.
— Ты прости, что вывалила это … – голос Ирины в конце длинного монолога стал еле слышным. — И за те поцелуи прости. Хотела понять, смогу ли теперь… если не любить, то хотя бы… ну… ты понимаешь… Не смогу… Ничего не смогу…