– А вы, Мария, чем в жизни занимаетесь?
– Я же сказала – учусь в театральном, – удивилась Маша.
– А, ну да, ну да, «что-то с памятью моей стало, то, что было не со мной – помню», – пожаловался он, и тут же предложил: – А может, вы, Мария, изобразите нам что-нибудь?
– В каком смысле?
– Ну, в смысле сценки какой-нибудь или пантомимы.
– Да вы что! Я же не актриса, я экономист.
– Ну, не скромничайте, в душе все женщины – актрисы.
– Ну, если вы так считаете, почему Нину не попросите?
– А Нина уже занята: она разыгрывает пантомиму под названием «Первая любовь в Константинополе». А между прочим, ведь я могу скандал нешуточный закатить.
Почему в Константинополе? – спросил Ислам – А хрен его знает, че-то вдруг в голове торкнулось.
Между тем Марио стал с опаской поглядывать на Сенина. Нина, сообразив, успокоила его:
– Он шутит, не обращай внимания.
– Между прочим, – сказал Сенин, – у них имена одинаковые, Мария и Марио. Это неспроста. Это знак свыше. Может, мы их поженим? Вы не против, товарищ Ислам?
– Товарищ Ислам – это оксюморон, – сказал Ислам.
Сенин засмеялся.
– Какое смешное слово – оксюморон, но ты от ответа не увиливай! Или тебе жалко девушки для нашего гостя из солнечной Италии?
– Нет, не жалко.
– Другого ответа я от вас не ожидала, – язвительно сказала Маша, – но я замуж пока не собираюсь.
– Марио, ты хочешь увезти в Италию русскую девушку? Женись на Маше!
– С удовольствием, – согласился галантный Марио.
– Так, жених согласен, – Сенин потер ладонями, – родители согласны, вот только осталось согласие невесты получить. Неволить, конечно, мы не станем, однако старших надо слушать.
– Да, – подыгрывая ему, сказал Ислам, – плохо мы воспитываем нашу молодежь.
– Ну ничего, – заявил Сенин, – стерпится – слюбится.
– Ты что это здесь разошелся? – строго спросила Нина. – Езжай вон домой, Катька небось заждалась.
– Щас, все брошу и пойду и оставлю тебя с мужиком! Не дождешься! – заявил Сенин и налил себе коньяка.
– Хватит пить-то, уже лыка не вяжешь.
– А мы лыка вообще не вяжем, мы делаем гробы.
При этих словах Марио с опаской взглянул на Сенина.
– А у меня тост родился, – сказал Сенин, – уместный, вы позволите, господин Ислам? Предлагаю выпить за Ромео и Джульетту. Я, когда был в городе Верона по профсоюзной путевке, завернул в этот памятный дворик и балкончик тот видел. Толчея там – как у нас в ГУМе в старые времена, на балкон тот и вовсе не пробиться от женского полу. А поскольку здесь посланец этой солнечной страны, давайте и выпьем за его земляков. Я даже больше скажу: нам экскурсовод поведал, что Шекспир эту историю у какого-то итальянского не то поэта, не то драматурга слямзил. Где, я спрашиваю, справедливость? Шекспиру вся слава досталась, а фамилию итальянца никто, кроме меня и экскурсовода, не знает. Да и я, честно говоря, забыл уже. Так выпьем же за безымянного поэта, чтобы восторжествовала справедливость!