Баранов поднялся с кресла, глянул на доносчика ясными немигающими глазами.
Когда учинят подписи...сказал он глухо,затянешь песню. Караульные войдут вместе
со мною.
Какую песню, Александр Андреевич?
Лещинский продолжал держаться угодливо и сокрушенно, но в словах его проскальзывала
радость. После неожиданного отпора Павла он понял, что надо спешить.
Какую хочешь.
Тогда извольте...Лещинский на некоторое время задумался, потер свой круглый
блестевший лоб. Вот... Песню ирокезов. Перед смертью поют на костре. Шумит свирепый
огнь, костер уже пылает, И кровь в груди моей клокочет и кипит. Меня и черный дым и
пламень окружает, И предо мной смерть бледная стоит... Но мне ли трепетать...
Довольно,остановил его правитель, следняя строчка будет знаком.
Больше он не произнес ни слова и даже не заметил, как ушел Лещинский,
То, чего не ждал никогда, не думал, ни единым помыслом не растравлял свое сердце,
свершилось. Годы лишений и труда, невероятных усилий имели свой счет, свою цену, и
цена та оказалась несуществующей. Предательство открывало глаза. Друзья и удача, Павел,
немногочисленные преданные все покидало, оставался отвернулся.Пострах, ненависть,
грозное, ненужное имя...Бунт затевали русские, оправдания ему не было.
Сутулый и обмякший, стоял он у окна, утренний ветер шевелил остатки волос.
Человеческие стремления никогда не сбываются полной, мерой. Так и, на этот раз... Не для
себя, для родины, для России мечтал, боролся, молился, проклинал. Падал, чтобы подняться,
поднимался, чтобы упасть. Всю жизнь. Передышки не было... И как насмешка звучала похвала
одного, из высоких акционеров: «Имя его громко по всему Западному берегу до самой
Калифорнии. Бостонцы почитают его и уважают его, а американские народы, боясь его, из
самых отдаленных мест предлагают ему свою дружбу...»
Без пушек и войска, без припасов и кораблей заселил он земли, устроил крепости,
города, поселки. Российский флаг осенил далекие воды... Неблагодарность и алчность, слепое
ничтожество рабов! Пусть свершается предопределенное. Дорога лежит прямо и должна быть
пройдена, до конца.....Так же, как всегда, он аккуратно сложил книги, вытер перо, надел
теплый кафтан. Солнце уже золотило починенный после шторма, ставень, от мокрых досок
поднимался пар. Наступал день, хлопотливый и напряженный, обычный день крепости.
На колокольне перестали звонить. Как видно, Ананий начал службу. Молился он теперь
часто одинБаранов запретил промышленным ходить в церковь по будним дням, но упрямый
и взбешенный архимандрит продолжал каждое утро служить обедню. С правителем он почти
не встречался. После того как. Ананий повторил попытку собрать всех крещеных индейцев
побережья уже в Якутате Баранов явился к нему домой, выставил за дверь прислужника-
креола и, не повышая голоса, раздельно. и коротка заявил: