Kогда ослушаешься еще раз, огорожу заплотом и, кроме церкви и треб, выпуска не
позволю...
Архимандрит растерялся и, съежившись, долго оторопело сидел после его ухода. Он
помнил письмо чиновника, когда-то посещавшего крепость, по поводу одного такого сборища.
Даже в равнодушном изложении петербуржца послание угрожало серьезными последствиями.
Не говоря уже об опасности нападения, «в крепости кормов не было и ежели б правитель не
успел рассылкою, людей своих отвратить съезд их, то несколько тысяч собравшись, от
одного ты голоду всех перерезали...».
Правитель подошел к шкафу, медленно повернул ключ. Это тоже было каждодневной
привычкой. Уходя, он всегда запирал свои книги, ключ. передавал Серафиме или Павлу. О
только что происшедшем, казалось, не думал и лишь, покидая сени, возле комнаты крестника
не остановился и не прислушался к кашлю! В первый раз молча прошел мимо.
Во дворе он окончательно успокоился. Привычная толчея у засольных ям, куда сгружали
ночной улов, ожидающие возле лабазов звероловы, алебарды будочников, цепь алеутских
байдар, уходивших в море, ржавый дым над печью литейни...
Он принял рапорт начальника караула, засунул в карман корявую бумажку с числом
ночевавших в форту индейцев, назначил новый пароль. Мятый листок напомнил о заговоре,
но правитель поспешил отогнать даже мысль о нем. Решение принято, и ничто не остановит
расплаты. Восемь бунтовщиков не составляют всего населения колоний. Головы не станет
руки сами отсохнут. Он вдруг почувствовал прилив необычайной бодрости, будто двадцать
годов свалились с плеч. Борьба удваивала силы, слабым он никогда не был.
Подошел Лука. Промышленный похудел, бороденка его совсем выгорела от ветра и
солнца. Две недели провел он на островке в бухте Лысьей, ладил с боцманом зимовье для
бобрового заповедника.
Александр Андреевич...зашептал он невнятно, как всегда, когда рассчитывал
выпросить что-нибудь у Баранова. Сейчас хотел добыть хоть кружку рому. Полмесяца в
глаза не видел. Маловажный лов ноне... Господа промышленные обижаются...
У восточного палисада послышались возгласы, грохнул ружейный выстрел, с треском
и протяжным скрипом захлопнулись ворота. Оттуда уже бежали обходные, а вслед за ними,
торопясь и перескакивая через бревна, приближался Павел.
Он был без шляпы, кафтан расстегнут, выползла из-под воротника белая шейная косынка.
Прямо перед собой в вытянутой руке он держал какой-то струнный предмет, похожий на
клок черного древесного мха. Длинные пряди развевались на ветру.
Когда Павел приблизился, Баранов и сбежавшиеся звероловы увидели, что он нес
скальп. Пучок ссохшейся кожи и жестких обгорелых волос. Все, что осталось от Гедеона,
отпущенного наконец Ананием для обращения диких в веру христову. Скальп был доставлен
на Озерный пункт. Принесший его пожилой индеец сидел теперь у огня в крепостце и
спокойно ждал смерти.