Отступив вбок, Лопухин выпустил рукоять револьвера и едва успел выхватить из трости клинок. «Ножны» не бросил. Тесня графа в коридор, ронин хакал и бешено скалил зубы. Удары сыпались градом. Не могло быть и речи о том, чтобы отбить их тонкой рапирой, разве что изменить слегка направление удара. Но и это удавалось Лопухину с величайшим трудом.
Жаль… Ничего не поделаешь… Этого ронина не взять живьем.
О фехтовании на рапирах японец не имел никакого понятия. Молниеносный укол — и ронин захрипел, захлебываясь кровью. Сам виноват…
Тотчас пришлось отпрыгнуть — сквозь бумажную перегородку молниеносно просунулось лезвие меча. Обожгло правый бок. Лопухин вытянул перед собой рапиру, вдавил пальцем резной выступ. Грохнуло так, что заложило уши. С той стороны перегородки послышался вопль.
Второй. Совсем плохо…
Два уцелевших ронина выскочили в коридор. В тусклом свете масляных плошек хищно блеснула сталь.
А гостиница уже наполнилась воплями разбуженных пальбой и криками, ополоумевших от страха людей. Кто-то визжал, как будто его резали, кто-то выскочил в коридор позади Лопухина и с дивной скоростью наддал к выходу, и громко трещали решетчатые перегородки под чьим-то богатырским напором…
Едва успевая парировать удары, Лопухин отступал. Он мог бы справиться с одним противником, не знающим, что такое рапира, но с двумя мастерами фехтования на мечах не имел шансов и знал это. Чертовы японцы! Российские бандиты кинулись бы спасаться кто куда, если уложить половину банды, — эти нападали и нападали. Неважно, что гайдзин загораживал им выход, — много ли труда надо, чтобы проломить стену и уйти в грохочущую ночь с надеждой на успех?
Но они наседали, и Лопухин пятился. Теперь не могло быть и речи о переходе в атаку. Только оборона… которая вряд ли затянется.
Проще всего было пуститься наутек, надеясь на то, что люди Иманиши, несомненно, уже взявшие винтовки на изготовку, отличат европейца от японцев и не пристрелят его по излишнему рвению. Но отчего-то бегство казалось постыдным. И главное: хоть одного надо было взять живьем и заставить говорить!
Сказать легко. Куда труднее сделать.
Полой тростью граф делал обманные движения. Первые секунды боя это заставляло противника держаться настороже. Потом перестало действовать.
Снаружи грохотало небо. Внутри орали, визжали и громоподобно трещали чем-то. Лопухин отступал.
Еропка, черт бы его побрал! Неужели заснул, паршивец? Или… струсил?
Бабий визг за стеной — и дикий грохот! Перегородка рухнула, едва не придавив ронина. А вот от летящего в голову сундучка ронин успел увернуться лишь отчасти, приняв удар плечом…