— Вы следили за мной?
— Конечно, — ответил Ревок. — Вы создали слишком много суеты. Это просто безумие, пытаться встретиться с главным управляющим. Так дела не делаются, Акунин. Подобное недопустимо. Трайс в бешенстве.
— В этом я не сомневаюсь, — произнес Акунин, собирая остатки самообладания. — Он управляет субсектором. Я управляю кораблем. Я мелкая пташка. И понимаю это. И я, и остальные капитаны, согласно контракту, — только пешки в его большой игре. Мы делаем всю тяжелую работу и получаем за это деньги — хорошие деньги, чего уж тут говорить. Предполагается, что мы будем заниматься своим делом, оставаясь в тени.
— Замечательно, вы сами все замечательно разъяснили, — произнес Ревок. — И раз уж зашла об этом речь…
Акунин посмотрел Ревоку прямо в глаза.
— Я настоял на встрече, потому что мне известно кое-что, что может быть напрямую связано с попыткой покушения на жизнь главного управляющего. У нас общая проблема. Все дело находится под угрозой.
— В самом деле? Почему же?
— Гидеон Рейвенор все еще жив. И у меня есть все причины полагать, что он находится здесь, на Юстисе Майорис.
Торос Ревок в течение долгого времени молча смотрел на Акунина.
— У вас есть доказательства?
— Да.
— Я хочу их увидеть. Немедленно.
Она звонила уже в третий раз за это утро. Звонок проходил, но ответом была только записанная на автоответчик фраза — «оставьте свое сообщение». И уже третий раз она этого не сделала.
В доме было тихо, если не считать тиканья многочисленных хронов и часов, которые годами собирал ее дядя. Мауд Плайтон мерила шагами темный дом, волнуясь и тревожась.
Услышав музыку, она застыла на месте. Внезапный аккорд в четыре пальца, переход и бодрый мотив. Звуки доносились из гостиной.
Дядя Волерин сидел за спинетом, играя по памяти одну из багателей[7] Стерамона. Плайтон постояла в дверях, наблюдая за ним, и на глаза ее навернулись слезы. Ее дядя поступал так раз в несколько недель. Иногда, будто солнце, выглянувшее из-за сплошных облаков, к нему возвращалась ясность сознания, и он садился играть. Затем снова набегали тучи. Проблески становились все более редкими.
Волерин прекратил играть.
— Энид? — позвал он.
Энид была частной сиделкой и должна была прийти только к трем часам.
— Нет, дядя Волли, это я, — произнесла Плайтон, заходя в комнату. — Не останавливайся.
Волерин пробренькал еще несколько нот и посмотрел на Плайтон. Затем сжал руку племянницы.
— Мауд. А я-то думал, что ты Энид, — сказал он.
— Нет, это я, — произнесла Мауд, понимая, что в любой момент сознание ее дяди снова может уплыть.