Кухня в его доме отделена от столовой аквариумом с рыбками. Я смотрел на этих освещенных рыбок, на могучий профиль этого человека.
— Как странно, — сказал Брандо, — мы же думали, что ты агент КГБ, рассуждали об этом, ведь ты же не был диссидентом. Приехал непонятно как. Родители у тебя известные люди в Советском Союзе.
Я рассказал ему вкратце, как было на самом деле.
— Да… Как все-таки нас изуродовала американская пропаганда! Вся эта антисоветчина! Мы ведь ничего не знали о России. Вот сейчас только показали по телевидению фильм о войне в Сталинграде. Какое самопожертвование было у людей! Какой же великий русский солдат! Думаешь, американцы бы выдержали это? Они бы бросили этот город к чертовой матери!…
— Ты не прав. Ты не знаешь, как американцы вели бы себя, как бы они воевали, если бы война шла на территории США.
— Все равно вы великие герои. Бот смотри: как мы воевали во Вьетнаме?! Сколько человек мы потеряли?! А сколько вьетнамцев легло за свою родину! Американский солдат так воевать не может.
— А не кажется ли тебе, что цена жизни у вас, у американцев, высокая? Цена жизни американского гражданина намного выше, чем русского, к сожалению. Вот этого вы никак не поймете: цена жизни в России такая же, как во Вьетнаме или где-то в Восточной Азии. Русские проявили великое самопожертвование. Но, к несчастью, дело все в том, что ими еще и жертвовали. Сталин не считал человеческих душ. Американцы щадят своих солдат. Сталин не щадил. На каждого убитого немца не меньше пяти убитых русских солдат.
— Да… Цена жизни, интересно… — Он взял орех, расколол его и добавил: — А вообще самая высокая цена жизни у евреев. Вот евреи — народ, который на самом деле ценит каждого своего человека… Да, может быть, ты и прав. Но все равно, мы ведь так мало знаем о России.
По-прежнему лежали две огромные, похожие на него собаки.
Внезапно раздался громкий звук испускаемых ветров. Непонятно было, кто это сделал — то ли какая-то из собак, то ли сам хозяин. Сам лично он никак не отреагировал на запах.
Мы сидели на диванах.
— Дай-ка сюда твою ногу, — сказал он.
— Как? В ботинке?
— Да, в ботинке.
Я положил ногу на журнальный столик. Он взял мою ногу, стал сильно мять ботинок.
— Ботинок интересный, — сказал он, разглядывая подошву. — Какая же у него национальность? — Он повернул мою ногу. — Нет, ботинок не итальянский. Подошва сделана хорошо. Крепкая подошва.
— Может, тебе снять его?
— Ладно. Давай снимай. Я снял ботинок.
— Шнурки интересные. Да, надо подумать… Это ботинок не французский. Внутрь я смотреть не буду — там надписи.