Он понюхал ботинок. «Что он делает со мной?» — подумал я. Ботинки у меня, слава Богу, не воняют, но ноги тем не менее есть ноги.
— Ладно, скажу, — не выдержал я. — Эти ботинки сделаны итальянскими сапожниками, живущими в Париже. На заказ.
— Ты смотри, пожалуйста. Мы шьем себе ботинки на заказ.
— Да. Шьем. Раз в пять, десять лет.
— Понимаю. Но я, Кастелянец, не могу себе позволить такой обувной «роллс-ройс».
Сначала я не понимал, почему он называет меня Кастелянцем. Потом вспомнил. В 50-е годы в США был популярен оркестр Андрея Кастелянца, игравший симфо-джаз, по-нынешнему, попсу. У всех американцев, которым сегодня пятьдесят-шестьдесят, имя Кастелянца на языке. Уж, во всяком случае, оно им привычней, чем Кончаловский.
Я посмотрел на часы и вздрогнул: прошло полжизни. Уехал я от него часа в два. Был уверен, что он мне больше не позвонит. И я не позвоню ему тоже.
На следующий день мне подумалось: «Что же я за идиот? Отказался от такой картины! Марлон Брандо! Роберт Редфорд! Брэд Питт! Джонни Депп! Необходимо объясниться». Сел писать ему письмо. Вообще-то письма я пишу редко. Но тут, чувствовал, это необходимо. Я написал, почему отказываюсь от этой картины, почему считаю ее концепцию ошибочной. Он позвонил через три дня.
— Кастелянец, ты ничего не понял.
— Как не понял?
— Я прочитал твое письмо. Ты ничего не понял. Я не собираюсь снимать антиамериканской картины. Что, ты думаешь, я собираюсь будить совесть в американском народе? И совесть, и чувство вины? Полная ерунда! Не хочу я ничего будить. Не может кино ничего разбудить. Я просто хочу сделать картину, которую пятнадцать лет назад обещал индейским вождям. Я сказал тебе, что я гуманист. А ты говоришь, что никакой я не гуманист, потому что не верю в это. Да, я никакой не гуманист…
Он стал разбирать мое письмо, опроверг все, что я там написал, разнес меня по косточкам.
— Знаешь, что я думаю? — сказал он. — Ты очень хороший энтертэйнер (в русском языке нет точного эквивалента этому слову; энтертэйнер — развлекатель, шут, человек шоу-бизнеса). Ты хорошо умеешь развлекать людей, вешать им лапшу на уши…
В конце письма я действительно написал: «Ты назвал меня трепачом. Но если ты не трепач, то это самая большая недооценка века. Ты не меньшее трепло, чем я».
— …Ты очень забавный человек. Нам было бы хорошо сидеть на террасе, ты в шляпе и я в шляпе, коротать старость, рассуждать о закономерностях мира, о свободе и выборе, о дзен-буддизме…
— Хорошая вообще-то идея. Но у меня семья и дети…
— Конечно, я понимаю. Кстати, где ты живешь?