Но не только проштрафившихся таскал Никанор в эту каморку, бывали там и посетители иного рода. Питал он слабость к молодым женщинам, тем, что посимпатичнее, а также к совсем еще юным девушкам. Множество их прошло через эту каморку и личный досмотр Никанора, во время которого ничто не могло остаться незамеченным. Все что могло быть пронесено на завод, или с завода, тут же становилось гласным. Ибо здесь приходилось раздеваться, причем обнажаться полностью, более того, проверяющий имел право заглянуть в любое, недоступное при других обстоятельствах постороннему человеку, место, и при необходимости даже пошарить там пальцем. Чем там шарил Никанорыч и что искал, так и осталось тайной, но злые языки утверждали, что досмотр он производил вовсе не пальцем, руководствуясь параграфом специальной инструкции, а если и пальцем, то все равно не тем, каким следовало бы. Наиболее ретивые из сплетников и клеветников распускали ядовитые слухи о том, что благодаря его личному досмотру, часть женского коллектива завода и института, заметно округлилась в формах, и что многие мужики-горожане, при активном участии Никанора, обзавелись пополнением в семье, а заодно и огромными рогами поверх шевелюры.
Никанор не обращал внимания на грязные слухи, распускаемые злопыхателями в стремлении опорочить его честное имя, поколебать уважение и престиж в глазах начальства и коллег. Нынешняя жизнь его вполне устраивала. Он посвятил себя целиком государственной службе, пожертвовав ради нее собственным благополучием. Семьей он так и не обзавелся, то ли не нашел себе достойную половину, то ли его вполне устраивали не слишком частые личные досмотры, и в чем-то были правы завистники и клеветники. Так и прожил он всю жизнь бобылем, в скромной квартирке выделенной ему на предприятии. В ней не было ничего лишнего, только необходимый минимум мебели, да радио, чтобы всегда быть в курсе происходящего в стране. Скромного жалованья ему вполне хватало на жизнь. В еде он тоже не признавал излишеств, как и в обстановке, довольствуясь малым. Жить так было не трудно, особенно если вспомнить детство, от которого он отрекся, вычеркнув из жизни. Тогда ему частенько приходилось устраиваться на ночлег, со сведенным голодными спазмами, желудком. Главное, в его доме постоянно был хлеб, и чай, которого раньше он не знал, но к которому пристрастился в городе. А если к этому добавить еще и кусок сала, то жизнь становилась вообще великолепной, светилась на солнце ослепительными гранями.
Не смотря на скудость мебели и прочего обывательского барахла, жилище Никанора, казалось заполненным, благодаря множеству грамот и благодарственных писем, заключенных в искусно сделанные рамочки, в изготовлении которых он преуспел. Этому занятию он посвящал все свободное время, появляющееся, как правило, один раз в году, во время отпуска, когда его существование из-за отсутствия любимой работы, теряло всякий смысл. Чтобы как-то занять себя, он принимался мастерить рамочки под грамоты, которых с лихвой хватало и ему самому, и коллегам по работе.