Мистер Зельц услышал, как кто-то сказал:
— Что это такое? — и тут же понял, что это произнес он сам, что он внезапно научился говорить на человеческом языке так же внятно и связно, как любой из племени двуногих.
— Так, ничего особенного, — ответил Вилли.
— Что «ничего особенного»? — переспросил Мистер Зельц, окончательно потеряв голову от происходящего.
— То, что ты сейчас делаешь.
— А я ровным счетом ничего не делаю. Я просто лежу с тобой рядом на песке.
— Но ты же говоришь со мной, верно?
— Вроде бы да. Такое ощущение, что я научился говорить. Но ведь это же не означает, что я научился говорить на самом деле.
— А если я скажу тебе, что ты и вправду научился говорить?
— Не знаю. Тогда я вскочу и начну плясать от радости.
— Ну так пляши, Мистер Зельц. Когда пробьет твой час, у тебя будет меньше проблем.
— О чем ты говоришь, Вилли? Какой такой мой час?
— Твой час отправляться в Тимбукту.
— Ты хочешь сказать, что собак туда пускают?
— Не всех. Некоторых. В каждом случае принимается особое решение.
— И меня пустили?
— Да.
— Не смейся надо мной, хозяин. Если ты просто пошутил, я этого не вынесу.
— Поверь мне, барбос, что это так. Решение уже принято.
— А когда я отправлюсь в Тимбукту?
— Когда придет твое время. А пока надо терпеть.
— Ах да, сперва я должен сыграть в ящик…
— Верно. А покуда этого не случилось, веди себя достойно. Вернись в «Собачью гавань» и дай себя вылечить. Когда Джонсы приедут за тобой, не забывай, как тебе у них было хорошо. Ты не можешь требовать большего от Полли и Алисы. Они очень славные человечки, ты уж попомни мои слова. И вот что еще: не обращай внимания на то, какую тебе дали кличку. Для меня ты всегда будешь Мистером Зельцем. Но если тебе станет совсем невмоготу, переведи свою кличку на латынь, и тебе станет намного легче. Послушай, как это великолепно звучит: Пуссиус! Пуссиус Пес. О Пуссиус Пес, обладатель прославленнейшего хвоста во всем Риме!
Это и вправду звучало неплохо, даже очень, и когда Мистер Зельц проснулся на восходе солнца, звук этого гордого имени все еще раздавался у него в голове. Пока он спал, случилось столько всего, что сначала он даже не заметил снега, выпавшего за ночь. А то, что он принял за звуки имени «Пуссиус», было просто шорохом снежных комьев, падавших с ветвей на землю. Мистеру Зельцу не хотелось покидать сон, тем более что кругом сильно похолодало, а внутри своего тела он опять почувствовал какое-то жжение. Снаружи было холодно, его засыпало снегом, а внутри — жарко, там вновь ожила лихорадка, такая же жестокая и изматывающая, как и накануне. Мистер Зельц попытался встать и стряхнуть с себя снег, но ноги подгибались, как ватные, и ему пришлось отказаться от своего намерения. «Может быть, попозже, — подумал он, — когда взойдет солнце и прогреет воздух». А пока он лежал на земле и рассматривал снег. Его выпало не больше двух сантиметров, но и этого было достаточно, чтобы мир переменился до неузнаваемости. В белизне свежего снега Мистеру Зельцу чудилось что-то неземное и прекрасное, и, глядя на двух синичек и двух воробышков, которые прыгали по земле, ища чего-нибудь съестного, пес почувствовал прилив симпатии к ним. Да, да, к ним, к этим бестолковым комочкам перьев! Он не мог ничего с собой поделать. Снег выпал и свел их всех вместе. В первый раз в жизни Мистер Зельц увидел в них не мерзких маленьких тварей, а сородичей, братьев по крови, связанных тайными узами. Глядя на птичек, он вспомнил, что Вилли велел ему вернуться обратно в «Собачью гавань». Совет был хорош, но как его исполнить, если тело не повинуется тебе? Он слишком ослабел, чтобы проделать весь путь до конца, а если так, то лучше оставаться на месте. От нечего делать он съел немного снега и попытался снова вспомнить свой сон.