Что делать – я не знал. И поэтому решил пойти и понюхать теперь цветочки.
Я здорово притомился. Голова у меня кружилась, под ложечкой сосало от голода, а ноги, мои бедные ноги – незаменимый, важнейший после головы и рук профессиональный инструмент! – были ватными. Репортерская сумка с блокнотами, толстенным органайзером и диктофоном оттягивала правое плечо. Я остановился возле клумбы, осторожно втянул носом воздух – чертов запах мочевины не пропал! – послушал себя и понял, что сейчас мне ничто не поможет – ни бестолковое вытаптывание тропинок на газоне Регулярного Парка, ни бодрящее парковое амбрэ, ни даже ужин в гостиничном ресторане.
Я слишком устал для любых предприятий.
Для любых, кроме одного…
“Тебе нужно выпить,” – внезапно прозвучал во мне зловещий внутренний голос, и это было произнесено, как приговор.
Я узнал этот голос. И сник.
И здесь я должен объясниться.
Я сник потому, что предательский голос на самом деле произнес не приговор, а заклинание. Заклинание это звучало во мне очень редко, но всегда заставало врасплох. И если роковой голос прорезался, то Дэниел Рочерс был над собой уже не властен. Он переставал быть журналистом Рочерсом. Он становился кем-то другим. Может быть, инопланетянином, может быть, зомби – называть это можно по-разному, – во всяком случае, не совсем человеком, это определенно.
В нем просыпался некий Дэнни-дурак. Он-то и был хозяином зловещего голоса, Дэнни н а ч и н а л с я с него! И этот хозяин брал бразды правления в свои руки, распрямлял спину и открывал свою жадную глотку в немом ожидании подношения. В эту глотку полагалось вливать бренди, двойное виски без содовой, русскую водку – без ограничения дозы и без контроля над длительностью процесса.
Дэниел Рочерс в таких случаях безропотно исполнял желания Дэнни-дурака. И, когда процесс достигал определенного этапа, сливался со своим позорным двойником.
И вот тогда-то и начинались чудеса, и совершались подвиги, и враги обращались в бегство, и села горели, и женщины кричали Дэнни-дураку вслед – то ли проклятия, то ли благословления, то ли они пели, то ли рыдали навзрыд, – этого я никогда не мог точно определить. Потому что из всех подвигов Дэнни-дурака помнил всегда очень мало…
Загадочный и неодолимый Дэнни был дан мне от рождения. Он был со мной всегда. Но впервые обнаружил себя в те счастливые студенческие времена, когда я на одной из вечеринок поднес к губам первую в своей жизни кружку пива. Дэнни тогда выскочил из своего забытья, как черт из табакерки, и продемонстрировал такие фокусы, что мои однокашники только диву давались.