Всего прежде вспомнились две детских любви.
Вспомнилось, как я, 12-летний мальчишка, шел с девочкой по ночной Москве. Падал тихий новорожденный снег. Мы держались за руки и болтали. Было хорошо… Боялись себе и друг другу в этом признаться… и ничего больше не было…
А потом нас обоих страшно ругали родители…
Вспомнилось, как мне пела мама, каким нежным голосом. Еще совсем малышом я был…Потом – как бегал по дачной дорожке после дождя и перепрыгивал через лужи. С каждым перепрыгом казалось, что я все ближе к тому, чтобы научиться летать!.. Какая-то неведомая сила задерживала меня в полете через самые большие лужи – уже, казалось, должен был упасть, приводниться – но нет, успевал еще чуть-чуть подлететь, подпаршъ в воздухе в самом конце прыжка – и все же достигнуть сухого края!.. А представлялось, будто перелетал через огромное озеро или море…
Многое, многое стало вспоминаться. Все ярче… И первая близость с девушкой, и первое выступление в нашем джаз-ансамбле, где я был пианистом и выдал однажды импровизационное соло, какое хотел бы и сейчас повторить…
И благодарные глаза мальчишки, которого избавил от обидчиков, вступив в драку…
Похоже это было на прорастание семян на заброшенном поле, вытоптанном уже, казалось бы, навсегда, превращенном в пустырь…Ил и будто идешь по пустыне, и постепенно эта пустыня начинает покрываться сперва скудной, а потом все более пышной растительностью…
Все вернулось, обновилось, обогатилось – в том числе радости и восторги любви. Вслед за Монтенем могу повторить: «Для меня лично Венера в союзе с трезвостью гораздо приятнее и разнообразнее…»
Смыслоценности не берутся откуда-то из абстрактного пространства – они произрастают из тебя самого, из жизни твоей, совокупной с жизнью всеобщей. Чтобы это произошло, достаточно просто верить – верить в это, даже не обязательно отдавая себе в этом отчет и лучше даже не отдавая, – а жить, просто жить и чувствовать дальше.
Я вам пожелал бы вот эти вспоминания-собирания прежних внеалкогольных смыслов в себе оживлять почаще; может быть, даже выписывать их на бумагу, и лучше не в виде каких-то сухих словесных обозначений, а в виде коротких живых рассказов-картинок. Тогда глубина памяти снова соединится с ищущей глубиной души…
В этой вечнозеленой жизни,
сказал мне седой Садовник,
нельзя ничему научиться, кроме учебы,
не нужной ни для чего, кроме учебы,
а ты думаешь о плодах… Что ж, бери –
ты возьмешь только то, что возьмешь,
и оставишь все то, что оставишь,
ты живешь только так, как живешь,
и с собой не слукавишь.
В этой вечнозеленой смерти,