Риму не составляло труда казаться лучшим в мире городом для проживания, и сейчас Джек не сомневался в том, что это правда. Он решил как можно скорее привезти сюда Элен, чтобы она начала подыскивать жилище для семьи. Дом в Кампанье, недалеко от Рима, решил он, с садом. Оливы, виноградник (заманчивая библейская мечта северян), голоса детей, говорящих по-итальянски с садовником и прислугой, близость пляжей, существенная в жаркую пору. Было бы неплохо снова разбогатеть после долгих относительно бедных лет, не думать о том, могут или нет они позволить себе новый автомобиль, новую одежду, отдых… Свободный характер новой работы, возможность быть хозяином самому себе, говорить с кем угодно на равных – все это казалось радужной перспективой после многолетней придавленности бюрократической пирамидой, после длительной боязни произнести какое-то слово, способное повысить военный потенциал русских или вызвать гнев начальства. Человек, работающий в аппарате НАТО, зачастую окружен скучными, заурядными людьми, которых среди политиков, чиновников и генералов гораздо больше, чем в кинематографической среде, где человек в большей степени принадлежит себе.
Джек сидел на переднем сиденье возле Гвидо, любуясь Римом, его еще оживленными улицами, и даже льющийся из автомобильного динамика голос певицы, исполнявшей «Volare, cantare», не мог ухудшить ему настроение. Он даже не попросил Гвидо выключить приемник.
Когда «фиат» подъехал к гостинице, Джек сказал Гвидо, что он примет душ, переоденется и через четверть часа спустится вниз. Он зашагал по вестибюлю, напевая себе под нос; ждавшие Джека душ и переодевание казались ему частью ритуала обновления и очищения перед новым жизненным этапом.
Подойдя к стойке портье, он замер.
Возле нее стояла Вероника.
Голова девушки была наклонена, Вероника писала что-то на листке бумаги и не заметила приблизившегося к ней Джека.
Джек едва узнал ее, так она изменилась. На ней была шуба из бобра, явно новая; шляпа скрывала зачесанные наверх волосы. Она казалась более взрослой и ухоженной, чем та девушка, с которой познакомил Джека Деспьер; Джек замер возле Вероники, не отрывавшей взгляда от листка бумаги.
– Шестьсот пятьдесят четвертый, пожалуйста, – произнес он. Услышав его голос, Вероника перестала писать. Она смяла записку и бросила ее в пепельницу. Только после этого она повернулась к Джеку.
– Я писала тебе, – сказала она. – Теперь в этом нет нужды, верно?
– Да, – согласился Джек. Он взял ключ у портье.
– Поднимешься со мной?
– Нет, – сказала Вероника. – Не с тобой.