Размышления (Антонин) - страница 5

– муж зрелый, совершенный, чуждый лести, способный постоять и за своё, и за чужое. Кроме того, уважая подлинно философствующих, прочих не бранил, но уж и не поддавался им; а ещё его общительность и любезность без пресыщения; и забота о своём теле с умеренностью – не из жизнелюбия или для того, чтобы красоваться, но и без небрежения, а с тем, чтобы благодаря собственной заботе как можно меньше нуждаться во врачебной, в лекарствах или наружных припарках. А особенно то, что он был независтлив и уступчив к тем, кто в каком-нибудь деле набрал силу – в слоге, скажем, или в законах осведомлен, нравах, ещё в чем-нибудь – таким он ревностно содействовал, чтобы каждый был прославлен тем, в чем превосходит других. Делая все по заветам отцов, он даже и то не выставлял напоказ, что вот по заветам отцов поступает. А ещё то, что не перекидывался, не метался, а держался одних и тех же мест и тех же дел. А ещё, что после острых приступов головной боли он, снова молодой и цветущий, был при обычных занятиях, и что не много было у него тайн, а совсем мало и редко, притом всегда в связи с государственными делами; при устроении зрелищ и сооружении построек, при раздачах и тому подобном внимательность и размеренность человека, вперившего взгляд в самое то, что должно быть сделано, без мысли о славе, которая от этого произойдет. Не из тех, кто купается не вовремя, вечно украшает дом или выдумывает какие-нибудь блюда, ткани, расцветку одежды, печется, чтобы люди его были все как на подбор. Одежда, в которой он из Лория возвращался в город, и многое, что случалось в Ланувии; как он обошелся в Тускуле с извиняющимся откупщиком, и прочее в этом духе. Ничего резкого, не говорю уж беззастенчивого или буйного; никогда он не был что называется «весь в поту» – нет, все обдуманно, по порядку и будто на досуге, невозмутимо, стройно, сильно, внутренне согласно. К нему подойдет, пожалуй, то, что рассказывают о Сократе, который мог равно воздерживаться или вкусить там, где многие и в воздержании бессильны, и в наслаждении безудержны. А вот иметь силу на это, да ещё терпеть и хранить трезвость как в том, так и в другом – это свойство человека со сдержанной и неодолимой душой, какую он явил во время болезни Максима.

17. От богов! получил я хороших дедов, хороших родителей, хорошую сестру, хороших учителей, домашних, родных, друзей – все почти. И что никому из них я по опрометчивости не сделал чего дурного – это при душевном складе, от которого мог я при случае что-нибудь такое сделать, – благодеяние богов, что не вышло стечения обстоятельств, которое меня бы изобличило. И то, что я не воспитывался дольше у наложницы деда, и что сберег юность свою, и не стал мужчиной до поры, но ещё и прихватил этого времени. Что оказался в подчинении у принцепса и отца, отнявшего у меня всякое самоослепление и приведшего к мысли, что можно, живя во дворце, не нуждаться в телохранителях, в одеждах расшитых, в факелах и всех этих изваяниях и прочем таком треске; что можно выглядеть почти так же, как обыватели, не обнаруживая при этом приниженности или же легкомыслия в государственных делах, требующих властности. Что брат у меня был такой, который своим нравом мог побудить меня позаботиться о самом себе, а вместе радовал меня уважением и теплотой; что дети рождались здоровые и не уродливые телом. И что не пробился я далеко в риторических, пиитических и прочих занятиях, на которых я, пожалуй, и задержался бы, если бы почувствовал, что легко продвигаюсь на этом пути. Что успел я моих воспитателей окружить тем почетом, о каком, казалось мне, каждый мечтал, а не откладывал, полагаясь на то, что они ещё не стары и что попозже сделаю это. Что узнал Аполлония, Рустика, Максима. Что явственно и нередко являлось мне представление о жизни в согласии с природой, так что, поскольку это от богов зависит и даяний оттуда, от их поддержки или подсказки, ничто мне не мешало уже по природе жить, и если меня не хватает на это, так виной этому я сам и то, что не берег божественные знаменья и чуть ли не наставления. Что тело моё столько времени выдерживало такую жизнь. Что не тронул ни Бенедикты, ни Феодота, да и потом выздоравливал от любовной страсти. Что досадуя часто на Рустика, я не сделал ничего лишнего, в чем потом раскаивался бы. Что мать, которой предстояло умереть молодой, со мною прожила последние свои годы. Что всякий раз, когда я хотел поддержать бедствующего или нуждающегося в чем-нибудь, никогда я не слышал, что у меня нет средств для этого; и что самому мне не выпадала надобность у другого что-нибудь брать. И что жена моя – сама податливость, и сколько приветливости, неприхотливости. Что у детей довольно было хороших воспитателей. Что в сновидениях дарована мне была помощь, не в последнюю очередь против кровохарканья и головокружений, и как это поможет в Кайете. И что, возмечтав о философии, не попал я на софиста какого-нибудь и не засел с какими-нибудь сочинителями да за разбор силлогизмов; и не занялся внеземными явлениями. Ибо все это «в богах имеет нужду и в судьбе».