Приближение Липки заставило его забыть о крестьянине по имени Симеон Кисляй. Он ощутил это приближение не чувствами, а сердцем; сначала его заставила вздрогнуть мимолетная тень, промелькнувшая за окном, потом он услышал легкие шорох и шаги в сенях. Он нарочно оставил с вечера дверь открытой. Липка вошла тихо и робко, будто входила в чужой дом. Вошла и опустилась на лавку у двери, не снимая тулупа и платка с головы.
– Я искал тебя, – сказал Хейдин. – Где ты была?
– Ходила на погост, – Липка помолчала, – к матери ходила. Разговаривала с ней.
– С мертвой?
– Она для меня живая. А где Зарята?
– У соседки. Когда я заходил вечером, он спал. Я беспокоился о тебе.
– Правда?
– Мне показалось, ты… была не в себе. Я очень переживал за тебя. Прости, я должен был быть рядом с тобой.
– Это судьба, – девушка все же сняла тулуп, осталась в темном шерстяном платье. – Мать изнасиловали, и мне то на роду писано. В этот раз ты вмешался. Я сегодня матери так и говорила. Может, смилостивился Бог, не допустил, чтобы я судьбу ее повторила.
– Не думай об этом, Липка. Все кончилось. Нет больше этих псов.
– А знаешь, о чем я думала, когда разбойник с меня платье срывал, и рот мне тряпкой завязывал? О том, что не смогу я после всего этого любимому своему принадлежать. Опоганят меня, осквернят поцелуями своими грязными, семенем своим собачьим, и стану я от срама лицо свое прятать. А срам-то этот ни слезами, ни водой ключевой не смоешь! Мамка моя про то знала, всю жизнь прожила с такой отметиной. Кому я буду нужна опоганенная?
– Ты неправа, Липка, – Хейдин сел рядом с ней на лавку. – Тот, кто любит тебя, не посмотрит на все это. Ты для него останешься чистой, как вода в роднике.
– Все вы так говорите, – с горечью сказала Липка. – А вот если бы ты не успел, пришел после того, как… Взял бы меня в жены такой?
– Взял бы, – уверенно ответил Хейдин. – Клянусь ликом Денетис, взял бы!
– И перед людьми не краснел бы за меня?
– Я бы гордился тобой.
– Мне ведь сейчас трудно с тобой говорить, Хейдин. Знаешь, почему? Я ведь как тебя увидела в первый раз, сразу поняла, что ты моя судьба. Знаю, что ты из другого мира в наш пришел, только вот зачем, не могу понять. Мне про тебя еще мамка-покойница говорила, много лет назад. Она много раз повторяла, что будет у меня муж из чужедальней стороны, но светлый, будто ангел небесный.
– Липка, я намного старше тебя. Я тебе в отцы гожусь.
– Разве в годах дело? Ко мне, бывает, девки деревенские бегают, когда от дружков своих понесут. Приходят ко мне за травами, чтобы плод вытравить. И плачут. Знаешь, о чем плачут? Что их милые – разлюбезные как узнают про беременность своих зазноб, так и носы начинают от них воротить. Боятся дитё признать, потому как сами дети неразумные. Мне такого мужа не надо. Я ведь понимаю, о чем ты. Ты про Ратислава мысль имеешь. Хороший он, но мне не люб. Моя судьба – ты.