— Извиняйте, чаю у нас не осталось, — тихо произнесла хозяйка, ставя перед гостем дымящуюся чашку. — Прежде зверобой заваривали, да и тот поприелся.
— Часом с квасом, а порой и с водой, — согласился путник.
Хлеб и колбасу он нарезал тонковато, но вроде как не по одному куску. От предложенной картошки не отказался (вот и пригодились две Митрохины картошины!), чашку с кипятком обхватил двумя руками, как делают озябшие люди, с шумом отхлебнул.
— Вы сами-то ешьте, — сказал он, видя, что хозяева сидят в нерешительности. На кусок хлеба положил колбасу, разом четыре косо срезанных ломтика, но не сам стал есть, а протянул Шурёнке: — На вот.
Шурка несмело протянула руку.
— Ляксандра! — предупредила мать, и кусок остался нетронутым.
Платон, видя, что сытый гость стесняется брать хлеб первым, сам взял кусок хлеба и один ломтик колбасы. Следом потянулись и остальные. Ломоть с четырьмя колбасинками остался нетронутым.
Микита сразу засунул лакомый кусочек в рот, мигом сжевал, а потом уже ел пустой хлеб, который, впрочем, голодному человеку вкусней всяких наедок. Шурка сберегала мясное напоследок, только время от времени вдыхала колбасный дух. За ней и прежде такое водилось — оставлять вкусненькое на заглотку, так что Микита, бывало, дразнил её, показывая, як хохол сало ист: «Я до тебе доберусь!»
— Издалека будете? — начал вежливую беседу Платон.
— Да уж, изрядно, — ответил гость. Он помолчал и, отхлебнув пустого кипятку, спросил: — А у вас что за беда такая? Смерч, что ли, прошёл? Ни на одном доме крыши целой нет.
— Весна… — неохотно ответил Платон. — Бескормица подошла, всю солому с крыш скоту стравили. Вот и стоят дома раскрытыми. И не дело стены гноить, а скотина падёт — совсем сгинем.
— Сена-то что ж не накосили?
— А угодья где брать? — Платон едва не рассердился на глупый вопрос. Но потом снизошёл к городскому недомыслию и начал объяснять: — Сам посуди, мил человек, луга заливные — чьи? Княжеские луга. Сено с них управляющий в город возит, за деньги продаёт. Лес чей? Опять же, княжеский. Ни тебе дровишек привести, ни по полянкам травы накосить. У князя холуев полон двор, все смотрят, чтобы мужику жизни не было. А у мира угодьев — кот наплакал. Ни земли, ни травы, ни леса. Даже к речке с бреднем — и то не моги. Куда ни глянь, всюду одноконечная гибель обступила.
— А прежде как обходились?
— Прежде и мы княжеские были, а теперя — временнообязанные. Ты на него работай, а он тебя кормить — ни-ни! Вот ты человек, по всему видать, учёный, и грамоте, и всяко. Опять же, городской, там всё прежде нас знают. Так ты скажи, скоро ли волю обратно отменят?