– Знаю, сударь, как не знать, коли я моей барышне, деточке, Сонечке, книжечки все читала. Я ведь грамотная. А после, как подросла, она мне читала вслух по вечерам, так и развлекали друг друга, особливо когда она сироткой осталась. Я ж ей и нянька, и кухарка, и горничная, и верный друг. Мы с Филиппом Филипповичем…
– Простите?
– Муж мой, Филипп Филиппыч, он в нашем доме за дворника, сторожа, швейцара и так, помощь на все руки. – Собеседница чуть улыбнулась при упоминании имени мужа, да спохватилась.
– Втроем живем: барышня моя, Софья Алексеевна Алтухова, я при ней и мой муж. Я в этом доме всю жизнь, в барских покоях с детства росла. Замуж вышла, да за мужем подалась в Петербург. Он на фабрику устроился, да только не повезло ему – калекой сделался, без ноги остался.
Я барыне покойной в ноги кинулась, она меня опять к себе приняла, к девочке своей нянькой. Вот я с той поры при ней, служу ей верой и правдой, да и не служу даже, а как за родное дитя переживаю, своих ведь Господь не дал. А барышня наша прелесть какая! И статная, и милая, и образованная! А голос какой, заслушаешься! Она в училище для девочек служила, начальство ее очень было довольно. Одно было плохо: нет жениха, и все тут! Словно у господ глаз нету! Словно не видят, какое сокровище пропадает! Она, моя птичка, так и сидела в девушках. Я все убивалась, все Бога молила послать ей жениха хорошего, чтобы мне, ежели помру, так не стыдно было перед ее маменькой на том свете предстать. Так, поди же ты, все нет и нет!
Я ей, Сонечке-то, говорю: дитя, век бабий недолог, пропадет краса и молодость. А она мне: что на роду написано, тому и быть! Не буду я сваху просить мужа мне искать! Гордая! Да, к слову сказать, в нашем городишке и искать-то было негде. И некого. Все женихи наперечет. Есть, правда, некоторые, да очень уж никудышные. Так вот и всякий раз, когда она в Петербург к Толкушиным едет, я и надеялась, что приглянется какому-нибудь порядочному человеку. Вон сколько народу по улицам ходит!
Женщина качнула головой в сторону мутного окна сердюковского кабинета.
Да уж, и впрямь много ходит. А сколько из них подлецов, низких личностей, мошенников, воров и убийц! Следователю это обстоятельство было известно лучше, чем кому-либо.
– Значит, ваша барышня Софья Алексеевна все эти годы проживала в городе Эн-ске, в собственном доме, доставшемся после смерти родителей, служила в женском училище и дожила до опасного возраста, когда можно остаться в старых девах, и тут, по вашим словам, ей подвернулась чудесная партия.
– Да, сударь, именно так! Я и поверить не могла, что Бог услышал мои молитвы и послал нашей Соне такого завидного жениха. Как я надеялась, через Ангелину Петровну, благодетельницу Сонечкину, все и получилось. Она, моя радость, такая счастливая была, что мы с Филиппом Филиппычем сами плакали от счастья, глядя, как она вся светится. Я все поверить не могла. Жених-то наш и богат, имение наследовал в окрестностях Эн-ска, и образованный такой; они все говорили, говорили друг другу что-то, смеются, перебивают… И манеры такие приятные: обходительный, заботливый и подарки носил чуть ли не каждый день. Весь город моей барышне завидовал. Мол, и чего это именно ей выпало такое счастье, ведь и помоложе девицы сидят, и покраше, и с богатым приданым, не то что моя девочка. А потом смотрю, как будто свет потух, поникла Соня, с лица спала. Ходит сама не своя, ночью слышу, не спит, ворочается. Мается. Я с расспросами, а она мне: «Не мучай меня, Матрена Филимоновна, не знаю, что тебе и сказать, да только кажется мне, что сказке моей о принце пришел конец».