Из машины выскочили другие люди. Никиту повалили на асфальт. Дальше началась пропасть. Никита летел в нее, потеряв себя, летел бесконечно. И все казалось ему, что больше уже невозможно. Но он продолжал лететь.
Потом Никита открыл глаза и увидел потолок. Он тут же зажмурился, чтобы не отвлекаться, и проверил, помнит ли истории, доверенные ему стариками. Все истории были на месте. Тогда Никита пошевелился и застонал. Невыносимо болел затылок, и ребра впивались в легкие с каждым вдохом.
Он снова провалился. Кто-то тряс его за плечо. Незнакомое лицо плавало перед глазами.
- Где я? - спросил Никита без особого любопытства.
- В тюрьме, - ответили ему и засмеялись.
- Перестань! - закричал Никита и опять потерял сознание.
В следующий раз он очнулся, когда ему принесли суп. Он посмотрел в алюминиевую миску, и его опять замутило.
- Я не буду есть, - сказал Никита смутному человеку, наклонившемуся над ним, и неожиданно для себя добавил: - Пока не сделают им пенсии, чтобы жить нормально.
И улыбнулся. Терять ему было нечего.
Прошло сколько-то времени. Миски с холодным супом было уже некуда ставить, и их просто перестали приносить. А Никита начал видеть сны.
Реальность почти не отвлекала его. Сначала он еще отделял сон от яви по напряжению, с которым поднимались веки. Потом сил открывать глаза не стало, и два мира радостно перемешались.
Однажды Никите приснился Николай Гумилев. Они ходили по запутанным питерским дворам в поисках конспиративной квартиры, но все явки оказывались провалены, и они шли дальше под липкими фонарями сквозь животное шевеление дверных цепей.
Гумилев был одет в мундир с эполетами, лыс и очень печален.
- Многих сажали и расстреливали как якобы шпионов и якобы участников заговоров, - жаловался Николай Степанович Гумилев. - А я на самом деле шпион! И на самом деле стоял во главе заговора! Знаешь, как мне обидно!
Гумилев просил Никиту изготовить бомбу. Никита отнекивался, говорил, что не умеет делать бомбы, а Николай Степанович качал головой и горько шептал:
- Плохо, ай, как плохо!
Никита не выдержал и спросил:
- Тебя ведь уже давно расстреляли, зачем тебе эти бомбы теперь?
Николай Степанович Гумилев обиделся, но ответил. С такой тоской в голосе:
- Ведь я был не поэт, который участвовал в заговоре. Я был заговорщик, который писал стихи!
Потом Никите снилось, что его куда-то несут. Он плавно качался и будто бы видел море. Но море пахло лекарствами. Одна волна наклонялась над ним и принимала облик Рощина.
В халате Рощин был похож на сотрудника НИИ с выцветшей фотографии из журнала «Огонек». Увидев Никиту, он нахмурился, сурово поправил очки и сказал: