– Нет? – спросила Амму.
– Нет, – ответил Эста.
Нет? Нет.
– Тогда умой лицо, – сказала Амму. – От воды всегда лучше. Умой лицо, а потом пойдешь выпьешь лимонной газировки.
Эста умыл лицо, и руки, и лицо, и руки. Его ресницы намокли и слиплись.
Апельсиново-Лимонный Газировщик сложил зеленую конфетную обертку и пригладил сгиб остроконечным ногтем большого пальца. Потом прихлопнул муху свернутым в трубку журналом. Аккуратно смахнул ее с прилавка на пол. Там она лежала на спинке и дрыгала слабенькими ножками.
– Милый какой, – сказал он Амму. – Поет – заслушаешься.
– Мой сын, – сказала Амму.
– Правда? – удивился Апельсиново-Лимонный Газировщик и уставился на Амму зубами. – Уже? Вы такая молоденькая!
– Ему что-то нехорошо, – сказала Амму. – Я думаю, от холодного питья полегчает.
– Конечно, – сказал Газировщик. – Конечно-конечно. Апельсинлимон? Лимонапельсин?
Страшные, мерзостные слова.
– Спасибо, мне не хочется. – Эста поглядел на Амму. Тинисто-зеленый, плывущий, бездонно-тяжелодонный.
– А вам? – обратился к Амму Апельсиново-Лимонный Газировщик. – Кокаколафанта? Мороженое? Розовое молоко?
– Нет. Мне ничего. Спасибо, – сказала Амму. Светящаяся женщина с упругими ямочками.
– Вот, – сказал Газировщик, протягивая горсть конфет, как щедрая стюардесса. – Пусть ваш маленький мон полакомится.
– Спасибо, мне не хочется, – сказал Эста, глядя на Амму.
– Возьми, Эста, – сказала Амму. – Не обижай.
Эста взял.
– Скажи Спасибо, – сказала Амму.
– Спасибо, – сказал Эста. (За конфеты, за белый яичный белок.)
– Не стоит благодарности, – сказал Апельсиново-Лимонный Газировщик по-английски.
– Да! – сказал он. – Мон говорит, вы из Айеменема?
– Да, – ответила Амму.
– Я там часто бываю, – сказал Апельсиново-Лимонный Газировщик. – У жены там родня. Я знаю, где ваша фабрика. Райские Соленья, да? Это он мне сказал. Ваш мон.
Он знал, где найти Эсту. Вот что означали его слова. Предостережение. Амму видела, какие у сына глаза – блестящие, как горячечные пуговицы.
– Надо идти. А то как бы не заболел. Завтра его двоюродная сестра приезжает, – объяснила она Дяденьке. И потом мимоходом добавила: – Из Лондона.
– Из Лондона? – Глаза Дяденьки засветились новым уважением. К лондонским связям их семьи.
– Эста, побудь здесь с Дяденькой. Я приведу Крошку-кочамму и Рахель, – сказала Амму.
– Иди сюда, – сказал Дяденька. – Иди, посидишь со мной на высокой табуреточке.
– Нет, Амму! Нет, Амму, нет! Я с тобой!
Амму, удивленная пронзительной настоятельностью в голосе обычно тихого сына, извинилась перед Апельсиново-Лимонным Дяденькой.
– Он что-то сам не свой сегодня. Ладно, Эстаппен, пошли.