– Чи![38] – сказала Крошка-кочамма.
– Я и подумать не могла, что он так мило поведет себя с Эстой, – сказала Амму.
– Ну и вышла бы за него замуж, – дерзко сказала Рахель.
На красной лестнице остановилось время. Эста остановился. Крошка-кочамма остановилась.
– Рахель, – сказала Амму.
Рахель окаменела. Она горчайше пожалела о сказанном. Она не понимала, откуда взялись эти слова. Ей не верилось, что они могли в ней быть. Но вот они вылетели и назад уже не вернутся. Теперь они околачивались на красной лестнице, как канцеляристы в учреждении. Одни стояли, другие сидели и трясли ногами.
– Рахель, – сказала Амму. – Ты понимаешь, что ты сейчас сделала?
На Амму смотрели испуганные глаза и фонтанчик.
– Не бойся. Я тебя не съем, – сказала Амму. – Ты мне только ответь. Да или нет?
– Что? – произнесла Рахель самым крохотным голоском, какой у нее был.
– Понимаешь, что ты сейчас сделала? – повторила Амму.
На Амму смотрели испуганные глаза и фонтанчик.
– Знаешь, что происходит с людьми, когда ты их ранишь? – сказала Амму.
– Когда ты их ранишь, они начинают любить тебя меньше. Вот к чему приводят неразумные слова. К тому, что люди начинают любить тебя чуть меньше.
Холодная ночная бабочка с необычно густыми спинными волосками тихонько опустилась на сердце Рахели. Там, где его коснулись ледяные лапки, вскочили пупырышки гусиной кожи. Шесть пупырышков на ее неразумном сердце.
Чуть меньше Амму любит ее теперь.
За ворота, вперед по улице и налево. Стоянка такси. Раненая мать, бывшая монашенка, один горячий ребенок и один холодный. Шесть пупырышков и одна ночная бабочка.
В такси пахло спаньем. Старой скатанной тканью. Сырыми полотенцами. Подмышками. Оно, помимо прочего, служило шоферу жилищем. Он там обитал. Это было единственное место, где он мог копить свои запахи. Сиденья были мертвы. Выпотрошены. На заднем желтая губка вылезла из-под обивки и подрагивала, напоминая раздувшуюся печень больного желтухой. В повадках шофера сквозила зверьковая верткость мелкого грызуна. У него был крючковатый римский нос и маленькие усики. Он был такой малорослый, что на дорогу ему приходилось смотреть сквозь баранку. Встречным, наверно, казалось, что такси едет с пассажирами, но без водителя. Шофер гнал машину быстро, желчно, кидаясь в просветы, выталкивая других с полос. Ускоряясь на «зебрах». Игнорируя светофоры.
– Вам бы подушку какую-нибудь подложить, – сказала Крошка-кочамма самым дружелюбным из своих голосов. – Лучше было бы видно.
– Вам бы сидеть и помалкивать, сестрица, – сказал шофер самым недружелюбным из своих голосов.