– А что-то вы плохо выглядите… (пауза)…сегодня.
– Я ранен. И за мной шестой день гонятся, – честно и очень тихо ответил я. – Седьмой, если считать то, что было в Самарканде.
Человек с ехидными глазами стал очень серьезен, подошел к воротам и некоторое время рассматривал дорогу. Потом повернулся ко мне:
– Если учесть, что гостей из Самарканда у меня не было уже чуть не месяц, то бывает и хуже… Вы хотя бы доехали. И я вас порадую: с дороги сюда никто не поднимается. Они, будем считать, пока что уехали. Так что слезайте-ка с вашего ушастого красавца, и… И как вас зовут, мой сильно помятый гость?
Маниах, – без страха выговорил я. – Нанидат Маниах.
Сильное заявление, – сказал он, и складки у его рта стали глубже. – Но в этом доме есть один очень-очень приятный способ проверить, действительно ли речь идет о моем хорошем клиенте. Вот вам вопросик номер один, – продолжал он с приятностью, ведя меня под руку в прохладу дома, – где мы сейчас находимся? Что это за место?
Это место, где наша семья покупает замечательное вино, – отвечал я.
Именно так! Я бы даже уточнил – вино дома Адижера. То есть мое. И вы, конечно, его пили, если ваша фамилия – Маниах? – продолжал этот человек, доверительно наклоняясь ко мне.
– Я его пил в тот момент, когда получил свою рану, – отвечал я, чувствуя, что сейчас самым позорным образом начну лить слезы, – ведь путешествие мое теперь действительно закончено. – Потрясающее было вино.
– Так, и где же эта Анахита – она лучше меня помнит, что именно мы продаем дому Маниахов. Но там, вроде бы, покупается только два вина. Одно относительно простое, хотя не вполне обычное… очень хороший выбор… а вот второе – немногие в Самарканде могут похвастаться, что его пробовали. У меня его и осталось-то всего тридцать кувшинов, а следующий урожай был уже не совсем таким… Анахита! Да где же эта девчонка… А что касается раны – я вижу, она вас беспокоит, да вот вы и руку держите как-то неправильно – то это просто. Лучше мы здесь не будем ее трогать, и как только спадет жара, вы будете у лучшего лекаря в этой части света. Это за рекой, совсем недалеко. Давайте-ка мы поведем вас в относительную прохладу, то есть вниз… А вот и этот ребенок, который когда-нибудь возьмет на себя мое дело, – и мы еще посмотрим, будет ли тогда наше хозяйство так же знаменито. То есть я, конечно, этого не увижу, а вот вы – вполне возможно.
Все это время он, вышагивая длинными ногами и постоянно морщась, улыбаясь, а иногда дергая головой, вел меня вниз. А дальше пытался навести порядок на длинных деревяшках, уложенных вдоль стены того действительно прохладного полуподвала, где мы оказались. Но тут хозяин повернулся и как бы вопросительно посмотрел на спускавшуюся к нам девушку. А она обратила свои такие же темные и меланхоличные глаза на меня. Впрочем, в этих глазах меланхолия очень быстро начала сменяться жалостью. На что же я стал похож, пришла в голову мысль, и мне опять захотелось заплакать. Голова чуть кружилась и гудела, собственная кожа ощущалась как чужая.