– Кто же? – слегка напряженно спросил я, начиная, впрочем, оттаивать.
– Валид! Халиф, повелитель правоверных. Какой был человек – вы удивитесь, если прочитаете все, что он написал. Необузданный, бешеный просто… И вы слышали, конечно, все эти рассказы про халифов из дома Омейядов – что Хишам пил вино только по пятницам, Абдальмалик – раз в месяц, но крепко выпивал. «Язид-винный» – который дрессировал обезьяну, забавлявшую его в попойках, – тот пил каждый день. А этот – Валид, второй из носивших это имя, наш с вами почти современник, – да вот я же сам встречался с ним – тот хотя пил через день, зато как! Впрочем, когда говорят, что он плавал в бассейне с вином, и отхлебывал так, что понижался уровень… Мы-то с вами знаем, что этого не может быть, люди столько не пьют. Да-с, но мы говорили о поэтах. Так, так, с кем же из них произошла одна занятная история – то ли это был аль-Ахтал, то ли Джарир, или аль-Фараздак. Но не Джамиль, хотя… у него любовь чиста и возвышенна, песни про его нежную Бутаину поют и сейчас. А, кажется, Омар ибн аль-Рабиа – он все больше сочинял про любовь и дам, путешествующих в Мекку, свеженько так, страстно. Так вот, история такая. Было это в Куфе, а не в Дамаске, – вы же знаете, что все философы и поэты почему-то обожают жить в этой Куфе, а ведь грязная дырища, не город, а хаос… Поэт наш написал тоскливую оду, обращенную к одной даме, с которой он толком и знаком не был, умоляя ее прислать ему во сне свой образ, чтобы он утешил его в одиноких ночах. Дама, растроганная дошедшими до нее строками, просила передать автору, что зачем же так страдать – пусть лучше, наоборот, он пришлет ей кое-что, а именно три динара, и она собственной персоной придет и утешит его.
Я окончательно успокоился и распрощался с Бармаком, обещая рассказать ему, куда конкретно переселюсь.
Ответ из Самарканда пришел на удивление быстро. Я уже жил в крепости, но больницу, верный слову, не забывал. И однажды Ашофте, во время ежевечернего посещения моих пациентов, чуть морщась и оглядываясь, сунул мне листочек и пугливо пошел вон. Потом остановился и повернулся.
– Мне пришли деньги, – сквозь зубы доложил он, уже избегая называть меня мальчишкой, но все еще не именуя Маниахом – И вам тоже.
Измятая бумажка содержала, что неудивительно, стихи.
Печаль любимой сердце жжет – отдай твою печаль,
Я за печаль тебя благодарю.
Слеза любимой как кристалл – дай выпить мне слезу,
Я за слезу тебя благодарю.
Совиных перьев седина – отрада и надежда,
За верность я сову благодарю.
– Гаденыш, – сказал я в полумрак двора больницы, заполненный в это время вяло передвигающимися людьми.