– Мы уже дали указания газетам и нашим людям в парламенте… И профсоюзам…
– Хорошо. Хорошо.
Кристобаль вздрогнул. Человек в очках снова отпил из рюмки. Рука бессильной змеей упала на стол.
– Но мало. – Свет люстры на мгновение отразился в черных очках и погас, будто стекла поглотили его без остатка. – Мало. Нужна активная война. Нужны активные действия. Ведь на стороне армии ресурсы. Людские, материальные. У них больше возможностей. А значит, подполье ни на минуту не может сбавлять накал борьбы.
– Да.
– Борьба! Нужна активная борьба! Вот там, в бумагах, у вас есть хорошие заготовки для будущих акций.
– Да. – Кристобаль посмотрел на стол перед собой и обнаружил, что бумаги, которые он раскладывал перед собой, пусты.
«Глупость какая-то, зачем же я все это сюда притащил?.. И главное, где мы с ним встретились?»
– Мы встретились на кладбище. Помните? В день похорон Леоноры. И там же договорились о встрече. У меня большой опыт революционной борьбы. По всей Европе. Нас представили еще на первом заседании Комитета. Я уезжал. Но теперь вернулся. Я снова с вами. Чтобы помогать. Бороться. За власть. Именно вам должна принадлежать власть в новой Аргентине. Иначе все будет напрасно. Иначе все будет впустую. Вся борьба. Жертвы. Лишения. Иначе болтуны из Комитета превратят все в прах. Бюрократы.
– Да-да! Я помню! Конечно, я помню! – Бруно раздраженно пожал плечами.
«Странная манера повторять то, что я и так знаю…»
– Я, кстати, опасаюсь, что будут проблемы с активными действиями. Наш Марксистский актив, конечно, самая крупная и наиболее агрессивная часть подполья, но Комитет – это не только мы. Это еще и другие группы. Которые, может быть, не так уж заинтересованы в том…
– Это плохо. Плохо, что другие не заинтересованы. С этим придется что-то делать. Вы понимаете?
Постучали.
Кристобаль повернулся, собираясь крикнуть, чтобы пришли позже, но дверь распахнулась. В глаза ударил яркий свет.
– Кристо! Там к тебе пришли! – Парень, Бруно с трудом вспомнил, как его зовут, Мендес, Карл Мендес, хотел уйти, но обернулся. – А что ты тут сидишь? Один, в темноте?..
– Пишу… – Кристобаль взял со стола бумаги. Исписанные плотным, убористым почерком. Его собственным.
Что-то бухнуло, покатилось, стуча гранями по доскам пола.
Бруно вздрогнул, обернулся.
Просто рюмка с остатками хереса, которую он неуклюже толкнул, упала со стола.
После того как Генрих согласился сотрудничать, к числу его свобод добавилась еще и свобода перемещения. Неожиданно выяснилось, что те двери, которые обычно были закрыты, теперь не запираются вовсе. С окон пропали плотные жалюзи, а молчаливые аргентинцы с остановившимся взглядом стали попадаться все реже и реже. Но не исчезли совсем. Собственно, такое положение самого Генриха вполне устраивало. Если ты потерял из виду свой «хвост» – все плохо. Либо ты настолько далек от цели, что с тебя сняли наружку, либо тебя перевели на более высокий уровень, и теперь своих наблюдателей ты уже не видишь, а это нехорошо.