– Только вы следите за ним…
Демид прижал кружку к груди и поклялся.
На улице Гошка сказал:
– А я тебя помню. Вы с бабушкой нам рамку заказывали.
– Я тебя тоже узнал.
– А почему вы не звоните?
– Бабушка ваш номер посеяла.
– А отец ногу сломал. Второй месяц дома сидит. Но рамку сделал! Поехали к нам!
– Поздно сегодня. Дома будет мне «рамка»…
Но тут выяснилось, что Гошка и Николка живут в квартале от Насти. Мне все равно надо было вернуть ей «Каму».
Гошка сел на «Каму» и хотел устроить Николку на багажнике. Но тот вдруг заявил:
– Хочу с ним! – И ко мне (мы с Вячиком собирались ехать на его велосипеде). Непонятно, отчего он так. Может, все еще дулся на брата?
Спорить было некогда. Вячик сел к Гошке, а Николку я посадил перед собой, на раму дребезжащего «Прогресса».
Покатили с ветерком. Николка сидел тихо. Но когда ехали вдоль длинного неровного забора, этот малыш вдруг сказал:
– А ты знаешь, что этот забор на самом деле поезд?
Я не стал допытываться: почему поезд? Ответил: «Конечно».
Над забором катилась, не отставая от нас, выпуклая луна. Николкина макушка была рядом с моим подбородком. Его локоны отчего-то пахли сухой теплой травой…
Наконец приехали, отдали «Каму» Насте. Она уже волновалась.
– Не за велосипед, а за вас, дурни…
Через две минуты мы оказались дома у Гошки и Николки.
Их мама – пожилая, но маленькая, как девочка, – коротко возрыдала над вернувшимся блудным сыном.
– Бродяга ты бессовестный! Не смей больше…
Гошка повел нас в комнату. Там, взгромоздив загипсованную ногу на табурет, полулежал на диване знакомый клочковато-бородатый мастер. Завозился.
– Ну что? Отыскался обормот? Доберусь я до него однажды. Кабы не нога…
Заметно было, что он приложился к бутылочке, слегка пахло спиртным. Но больше пахло деревом, стружками.
– Папа, ребята помогали Николку искать. Ты вот его, Альку, помнишь? Он с бабушкой рамку заказывал.
– А! Ну как же! Гошик, дай с полки!
Гошка грузно встал на табурет у стеллажа со всяким инструментами и фигурками из желтого дерева. Потом спрыгнул (мигнули лампочки).
– Вот…
Рамка была как прежняя. Ну, только лак свежий. Узоры – в точности. Я взял ее в ладони, пригляделся. Она, кажется, была склеена не только в углах, но и пополам – где верхний и нижний бруски.
Гошкин отец опять повозился и сказал с удовольствием:
– Заметил? Я не стал делать ее новую целиком, а заменил сгоревшую половину. Можно считать, что это отреставрированное изделие. Так оно, наверно, лучше? Семейная реликвия все-таки…
– Ух ты… – Я побаюкал рамку, как котенка. – Бабушка просто растает…
– Не надо, – с налетом важности улыбнулся Гошкин отец. – Роль Снегурочки не для бабушек. Скажет спасибо, и ладно…