Ведьма (Мишле) - страница 149

Так как никакие формальности не были соблюдены, то она могла бы и не отвечать. Но она не хотела спорить.

Она поклялась, что было равносильно разоружению, выдаче себя. Ибо раз она связала себя клятвой, она должна была сказать все, даже факты постыдные и смешные, в которых девушке признаться не легко.

Протокол и первый допрос Лармедье указывают на определенный план, выработанный им совместно с иезуитами. План состоял в том, чтобы выставить Жирара несчастной жертвой плутовства Екатерины. Пятидесятилетний мужчина, доктор, учитель, духовный отец монахинь, остался настолько невинным и легковерным, что девушка-ребенок могла ему расставить ловушку! Хитрая бесстыдница обманула его насчет своих видений, но не сумела окончательно увлечь его с собой на путь распутства! И вот, взбешенная, она мстила ему, приписывая ему все те гнусности, которые ей могло подсказать воображение Мессалины.

Допрос не только не подтвердил ничего подобного, а трогательнейшим образом вскрывает кротость жертвы. Екатерина обвиняет, видимо, только под давлением данной ею клятвы. Она добра к своим противникам, даже к коварной Гиоль, которая, по словам брата, отдала ее в руки иезуита, которая делала все, чтобы совратить ее, и которая, в конце концов, погубила ее, заставив вернуть бумаги, являвшиеся ее лучшей защитой.

Братья Екатерины были изумлены наивностью девушки. Из благоговейного уважения к клятве она выдала себя целиком, унизила навсегда, стала отныне предметом насмешек и издевательств даже врагов иезуитов и глупых распутников-остряков.

Раз дело приняло такой оборот, то братья желали, по крайней мере, чтобы все было точно, чтобы протокол монахов мог быть контролирован более серьезным актом. Из обвиняемой, какой она казалась, они превратили ее в обвинительницу, перешли в наступление и добились от королевского судьи по гражданским и уголовным делам Мартели Шантар, чтобы он выслушал ее показания. В этом сжатом и кратком протоколе ясно установлены следующие факты: совращение, упреки, которыми Екатерина осыпала Жирара за его развратные ласки, над которыми он только смеялся; далее его совет позволить демону вселиться в нее: факт сосания, при помощи которого мошенник-иезуит растравлял ее раны и т. д.

Представитель короля должен был бы передать дело своему трибуналу. Духовный судья, в своем яром увлечении, не исполнил ни одной формальности канонического права, составил акт, не имевший никакой силы. Однако светский судья этого мужества не имел. Он позволил себя приписать к церковному суду, сделался сотоварищем Лармедье и принимал даже участие в заседаниях в епископском доме, выслушивая свидетелей. Секретарь епископа записывал показания (а не секретарь королевского судьи). Записывал ли он точно? Есть основание сомневаться в этом, так как этот же секретарь духовного суда угрожал свидетелям и каждый вечер показывал их показания иезуитам.