На поминальном пиру в гриднице Ясеневого Двора было малолюдно – «гнилая смерть» заставляла всех держаться подальше, жечь можжевельник, приносить жертвы богам и дисам. Возле конунга остались только те, кто уже перенес «гнилую смерть» или смог пересилить страх перед ней. В Аскефьорде было немало больных; пожалуй, ни одного дома не миновала болезнь, не щадя даже самых знатных. У Хравна хёльда в Пологом Холме болел младший сын, в Висячей Скале слегла фру Адальтруд, жена Кольбейна ярла, а свою дочь Эренгерду, первую красавицу Аскефьорда, они отослали прочь, к дальней родне. Даже неутомимая фру Стейнвёр, до последних мгновений не отходившая от кюны, приболела немного, но страшные серые пузырьки, при виде которых Хродмар похолодел от ужаса, неожиданно быстро исчезли, и через несколько дней хозяйка уже снова хлопотала по дому. На этот раз «гнилая смерть» удовольствовалась малыми жертвами – во всем фьорде умерло только шесть человек, а большинство заболевших вскоре стали поправляться.
Но Хель взяла самое ценное. По дворам шептали, что сыновья конунга стали жертвой за всех. В Аскефьорде поселилось смятение: теперь у Торбранда конунга не стало прямых наследников. К Хравну хёльду, который был родичем конунга по женской линии, очень часто приходили с преувеличенным вниманием осведомиться о здоровье сына; отцы взрослых дочерей обдумывали внезапно открывшиеся возможности… Но по лицу самого Торбранда конунга никак нельзя было прочитать, как он теперь собирается распорядиться своим наследством.
Ярлы и хирдманы поднимали кубки в память кюны и ее сыновей, а Торбранд конунг молчал. Он почти не слушал говоривших. Только когда с места встал Хродмар, конунг чуть повернул голову в его сторону.
Со дня появления в Аскефьорде «гнилой смерти» Хродмар был угрюм и неразговорчив. В душе он себя самого считал виноватым в несчастье – если бы он сумел тогда, в Прибрежном Доме, настоять на немедленной смерти ведьмы, то больше никто от нее не пострадал бы.
– Я знаю ведьму, которая повинна в нашем несчастье, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы наказать ее, – объявил Хродмар, поднимая кубок. В голосе его звучала мрачная решимость, но в душе появились проблески облегчения: представляя свою месть уже свершившейся, он мог вздохнуть свободнее. – Пусть Один и Тор будут свидетелями моего обета.
Торбранд конунг не сказал ни слова, но едва заметно кивнул. Ему понравился обет, в котором он слышал не пустое бахвальство. Квиттинская ведьма доказала свою силу, а злое колдовство может одолеть не всякий меч.