– Даже в шатре ты не будешь один, – пробурчал Элхадж на наречии синхов, – только этого мне и не хватало.
На свернутой валиком шкуре восседала молодая ийлура и старательно толкла что-то в ступе. Величественно кивнув Элхаджу, словно принадлежала к особам благородных кровей, она жестом предложила ему сесть и, отбросив за спину черные косички, продолжила свое занятие.
Очень кстати вспомнился метхе Саон и его любимая присказка: «Влип, как куропатка в горшок с кашей». Примерно так же почувствовал себя Элхадж; он обреченно разглядывал приставленную к его предсказательной особе ийлуру и размышлял, каким образом от нее можно будет в дальнейшем избавиться.
Женщина вновь посмотрела на него, отставила ступку.
– Почему наш гость не присядет у очага?
Голос оказался на удивление приятным – как прикосновение мягкой шерсти к руке.
– Мгм… – Элхадж потоптался на месте, не зная, что и сказать. Потом решил, что можно и промолчать, подошел к огню и уселся, скрестив ноги.
– Меня зовут Аль-Мааш, – черные глаза ийлуры гордо сверкнули, – моя семья близка семье владыки. Великий Тхо-Ра почтил меня честью жить с тобой в этом шатре…
«Чтобы я никуда не сбежал», – уныло подумал синх.
– И выполнять все твои желания, – твердо закончила Аль-Мааш.
Потом, чуть помолчав, она тряхнула головой, отчего многочисленные косички рассыпались по плечам.
– Знай, что я одна из самых сильных и ловких женщин степей. И нет того ийлура, который бы не желал…
Синх поморщился. Неужели в намерения Тхо-Ра входило довести своего предсказателя до буйного помешательства?
– Я счастлив, что буду жить с тобой в этом шатре, – оборвал Элхадж ее монолог, – но ты наверняка слышала, что я занимался прорицанием будущего владыки. Это отнимает много сил, и мне бы хотелось немного поспать. В тишине.
Не прошло и несколько минут, как Элхадж уже пожалел о своем желании отдохнуть. Потому что Аль-Мааш поднялась на ноги, оказавшись одного роста с синхом, стянула с него меховую рубашку, хотела избавить и от альсунеи, но Элхадж запротестовал. Затем синх был спеленат в шкуры, как младенец, и уложен у очага.
– Отдыхай, – прошелестел над ухом голос Аль-Мааш.
Последним штрихом послужил мягкий валик, подсунутый под голову, и ийлура исчезла из поля зрения.
В шатре воцарилась тишина, которую нарушало лишь потрескивание сучьев в огне.
«Влип, так влип», – подумал Элхадж и обреченно закрыл глаза.
Разбудил синха запах жарящегося мяса. Он долго щекотал ноздри, заставляя желудок алчно бурчать, пока Элхадж не сдался.
Он нарочито неторопливо сел на своем ложе и огляделся. Так и есть! На плоском камне у огня шипели и подрумянивались бедрышки крупной птицы; Аль-Мааш кружила над ними, подобно степному коршуну, то смазывая жиром, то посыпая мелко искрошенными корешками.