– Гасите! Клеть горит!
Он оттолкнул ее.
– Тсс… – И взмахнул колом. – Твое какое дело! Моя клеть… Моя… Хочу и жгу. Тсс! На что мне клеть. В город ухожу, на гестапо работать. Поняла? Продался, сам, а? Даже брат меня продал. На что мне клеть? Тсс…
Дверь клети была подперта.
Она подбежала, схватилась за подпорку.
– Вон! Убью! – крикнул хозяин, замахнувшись колом. – У! Но она продолжала выбивать подпорку.
– Девочка там, Таня… Ребенок! Хозяин, помолчав, решил:
– Забирай. Бери девчонку. Только их не буди! Убью! Она вышибла подпорку.
– Погоди! Я сам! Сам.
Он тихо отворил дверь, вошел, согнувшись, на цыпочках, и вынес девочку.
– На. Бери, раз сжалилась. Своих мало, а? Ха-ха! Все равно б она кинула ее утром. Кинула бы! А уж брат нашел бы, куда девчонку пристроить. Что, не так?
Она приняла спящую девочку и отступила.
Пламя занялось со всех сторон, уже и дверь охватило, а он – волосы растрепаны, грудь нараспашку – снова подпирал дверь и, отворачиваясь, бормотал:
– Все в дыму. А они там спят, в обнимку. О, какая женщина! Тсс… Пускай спят.
Она унесла Таню на сеновал.
И снова надо было спешить.
Разбудила детей, одела их, сбегала в избу, собрала в чулане пожитки и опять побежала к детям.
А пламя взвихрилось, озарило поднебесье; затрещали сухие бревна клети.
Она шла с тремя детьми, уводя их все дальше и дальше от усадьбы.
«Тсс! – чудился ей голос хозяина. – Ха-ха-ха!»
Она уже не думала про клеть. Оглядываясь на высокое пламя, она боялась, как бы не вспыхнула стоявшая возле клети липа. Последняя липа.
Так и вышло. Сперва один бок загорелся, потом другой, пока не запылало все дерево – зеленые листья корчились и разлетались искрами, как холодные огни на елке.
Горело дерево, искрами вспыхивали цветы в синеватом, почти невидном дыму.
Горела липа. И раз уж загорелась, значит, было суждено сгореть ей.
Горела.
Горела!
Она отвернулась, закрыла воспаленные глаза.
А ребята обступили ее, тянули за подол:
– Мама, куда мы идем?
– Мама, куда?
– Тетенька, тетенька, я боюсь… Вы меня не бросите?
– Нет, – ответила она, – я тоже не знала.
Приходит осень со своими трудами, заботами.
Со щедрой рукой приходит осень.
Щедра ее рука, и не только хлебом. Кроме хлеба человеку надо еще что-то. Разве самое главное для человека – поесть?
Осыпаются желтые листья каштана вдоль дорог. Осыпаются, тронутые пальцами ветра, кажется, всю землю хотят устлать. Вроде бы так же, и не так же, как в прошлый раз.
Человеку еще что-то надо.
Она стоит на дворе, прикрыв ладонью глаза от утреннего солнца.
Здесь стояла она когда-то, точно прилипнув к земле, все глотала и никак не могла проглотить слюну пьшающим, пересохшим горлом. Стояла и упрашивала: