Брови Ксавьеры поползли вверх!
– «Только»? По-моему, это вполне приличный заработок. Чем же он занимается?
– Он безработный и платит алименты. Так они и познакомились. Дочери пришлось обследовать условия жизни его семерых жен. Они сошлись, и дочь устроила ему инвалидную пенсию. Но что такое тысяча двести долларов, если их разделить на семерых жен и десяток отпрысков? Правда, это постоянный доход, ничего не скажешь.
– Ну, деньги – еще не главное. Только бы они были счастливы.
– Вы совершенно правы, Ксавьера. Я так и сказала Херберту, когда навещала его в кутузке на прошлой неделе.
– В кутузке? Ах да, вы говорили, что он подхватил вирус в одиночке. И давно его посадили?
– Он провел там большую часть жизни. В 1952 году застрелил охранника и пытался бежать. С тех пор и сидит в одиночке.
Ксавьера сочувственно пожала руку Моны.
– Это ужасно!
– Да нет, там не так уж плохо! Не нужно платить налоги. И ему позволяют тренировать волейбольную команду. Последние пару лет он ведет себя так, что я теперь понимаю, от кого Роберта унаследовала свои наклонности.
Они поднялись по трапу и заняли свои места в серебристом лайнере. Ксавьера очутилась в центре, а по обеим сторонам от нее – Мона с Уордом. По проходу сновали шустрые стюардессы. Мерно жужжали вентиляторы. Мона придвинулась к своей новой знакомой.
– Вы знаете, я работаю в магазине уцененных товаров, там иногда удается реализовать то, что мне перепадает от органов соцобеспечения…
– Наверное, это интересная работа? Все время среди людей…
– Да, но хотелось бы быть к ним еще поближе, если вы понимаете, что я имею в виду.
– Неужели…
В глазах Моны светилась надежда.
– Считаете, для меня уже поздно?..
– Вовсе нет, – тепло ответила Ксавьера. – Вы вольны делать все, что доставляет вам удовольствие.
– Но это незаконно…
Ксавьера жестом бессильного отчаяния воздела руки к потолку.
– Увы, Мона, вот как раз это до меня и не доходит. Вы существуете за счет государства, в то время как вполне могли бы сами себя содержать. Вы привлекательная женщина и могли бы дарить людям радость. Ваш муж находится в тюрьме и, пожалуй, вот-вот сменит имя «Херберт» на женское «Хедер», а вы лишены возможности выполнять – и, может быть, даже перевыполнять – свою главную жизненную функцию. У меня просто нет слов.
Мона угрюмо кивнула.
– И вдобавок ко всему меня жутко укачивает в самолете.
– Держитесь за меня, вам будет легче.
Последние пассажиры заняли свои места. Взревели двигатели, и самолет тронулся с места. Мона судорожно вцепилась в рукав Ксавьеры. Самолет несколько раз качнуло, потом он плавно побежал по бетонной дорожке и наконец взмыл в небо. Мона отпустила руку Ксавьеры и благодарно улыбнулась. Чуть впереди них, через проход, сидел араб в тюрбане и европейском костюме делового человека. Светловолосой стюардессе приходилось то и дело подбегать к нему: то он требовал подушку, то прохладительный напиток, то просто хотел поболтать. Он явно положил на девушку глаз и широко улыбался, демонстрируя ослепительно белые зубы, контрастирующие с темной бородой и смуглой кожей.