– А какие про него слухи ходят? Что говорит Томмазо?
– Твой брат обо всех отзывается дурно. Хотя любопытно – и мне только сейчас это пришло в голову, – что как раз о нем он ничего дурного не говорил. Не уверена, что Томмазо с ним знаком. Но, Алессандра, ему ведь сорок восемь лет. А мужчина в таком возрасте уже успел пожить в свое удовольствие, уж в этом можешь не сомневаться.
– Мужчины живут – женщины ждут.
– Ах, Алессандра! Ты слишком молода, чтобы изрекать подобные старушечьи истины! – сказала мать таким тоном, каким тысячу раз утишала мои маленькие бури. – Ничего ужасного в этом нет. Ты сумеешь все обернуть себе на пользу. Быть может, он любит одиночество не меньше, чем ты.
– Брак, основанный на разлуке?
– Но от этого не менее приятный. Ты не поверишь, но есть вещи, которых даже ты пока еще не понимаешь!
Мы улыбнулись друг другу. Между нами давно уже существовал неписаный договор. Мать соглашалась закрывать глаза на отсутствие у меня важнейших добродетелей (а перечень их был велик: молчаливость, послушание, скромность, кротость), если я не позорю ее на людях. Она научила меня всему, чему могла. И я честно пыталась следовать ее урокам.
Я подумала, уж не такие ли разговоры ведутся обычно между дочерью и матерью накануне свадьбы, а если да, то когда же мы коснемся брачной ночи. Я попыталась мысленно перепрыгнуть огромную пропасть. Представила себе, как просыпаюсь в чужой постели, рядом с чужим мужчиной, раскрывая объятья навстречу новому дню…
– Я хочу взять с собой Эрилу – как часть приданого, – заявила я.
– Она отправится с тобой. Конечно, у него есть и свои слуги, но я уверена, он захочет, чтобы ты чувствовала себя как дома. Разговаривая с твоим отцом, он особо отметил это.
Наступила долгая пауза. Было очень жарко. У меня даже волосы взмокли от пота, будто кто-то облил меня теплой водой. На улицах уже поговаривали, что и это – кара Божия: мол, Господь в знак гнева Своего повелел остановиться временам года. Больше всего на свете мне сейчас хотелось искупаться, а потом улечься на кровать и нарисовать нашу кошку, которая растянулась на подстилке, ленясь даже хвостом шевельнуть. Моя жизнь вот-вот разлетится на куски, а у меня даже сил нет что-то с этим поделать.
– Ну, так значит, дело решено, Алессандра? – мягко спросила мать.
– Не знаю. Все так стремительно…
– Но ты же сама так решила. Отец говорит, если французы придут, то они будут в городе уже через месяц. Скоро будет поздно.
– А я думала, смысл моего брака в том, чтобы нашей семье покрасоваться перед всей Флоренцией. Теперь-то времени на это не остается.