— Что-то же она при этом говорила?
— Верно: блондинка требовала, чтобы ее пустили в каюту, а ее не пускали. Кричала, что ее предали, бросили на произвол судьбы и что она еще отомстит.
— Кому отомстит?
— Тем, кто от нее в каюте заперся: самому мистеру Уичерли, его дочке и еще нескольким родственникам, которые пришли его проводить. Она заявила, что разорит их, если ее не пустят внутрь и не выслушают.
— Что за родственники?
— Право, не знаю. Тут начала собираться толпа. Когда я сделал ей замечание, она замахнулась на меня своей туфлей. Видели бы вы, как она при этом на меня посмотрела — вылитый василиск! Выхода у меня не было, пришлось вызывать корабельного старшину — он с помощью дочки мистера Уичерли и ссадил ее в конце концов с корабля.
— Значит, Феба покинула корабль вместе с матерью?
— Получается, что так. Когда мамаша немного пришла в себя, девушка вышла из каюты и стала ее успокаивать, а потом они вместе, обнявшись, спустились по трапу на берег.
— А после этого девушка вернулась?
— Вот этого я не заметил — перед отплытием, знаете, всегда столько дел. Поговорите лучше с мистером Макихерном, нашим корабельным старшиной, он ведь эту дамочку на берег ссаживал, а не я.
— А мистер Макихерн сейчас на корабле?
— По идее, должен быть. Он сегодня дежурный. — И Клемент поднял трубку внутреннего телефона.
С мистером Макихерном, здоровенным детиной в форме старшины, морским волком и полицейской ищейкой одновременно, мы разговаривали на верхней палубе.
— Помню, как не помнить, — сказал он, облокачиваясь на поручни. — Если хотите знать мое мнение, дамочка была навеселе — не то чтобы мертвецки пьяна, но под мухой. Ее не шатало, не рвало, но вид у нее был какой-то вареный — это бывает, если несколько дней подряд не просыхаешь. Некоторые потом с похмелья в тоску впадают.
— А она?
— Поначалу несла какую-то околесицу, — сказал старшина, сплевывая с сорокафутовой высоты в маслянистую воду. — Меня крыла почем зря. Запас слов у нее — любой мужчина позавидует.
— Она угрожала кому-нибудь физической расправой?
— Мистеру Уичерли?
— Ему или его дочери.
— Сам я этого не слышал, но интендант уверяет, что угрожала. Она вроде бы собиралась кастрировать всех мужчин на корабле. Никогда не знаешь, всерьез такое говорится или нет — я ведь на своем веку этих пьяных истеричек немало повидал. Потом из каюты вышла ее дочка, с ней поговорила, и та немного успокоилась.
— И что же ей дочка сказала?
— Она перед мамашей извинилась, и мамаша перед дочкой — тоже. — Макихерн прищурился и хмыкнул: — А за что обе извинялись — неизвестно.