- Очень хорошо, что вы хотите вместе со мной осмотреть больную. Дайте
ширму, сестра.
Они минут десять выслушивали Мэри, затем Сороугуд прошел к нише
дальнего окна, где они могли поговорить, не будучи услышанными.
- Итак? - начал он.
Эндрью, как в тумане, услышал собственный голос:
- Не знаю, какого вы мнения, доктор Сороугуд, но мне кажется, что
течение болезни не совсем удовлетворительно.
- Да, есть две-три вещи, которые... - Сороугуд подергал узкую бородку.
- Мне показалось, что имеется небольшое расширение.
- О, этого я не думаю. Мэнсон.
- Температура очень неустойчива.
- Гм... пожалуй
- Извините мое вмешательство... Я прекрасно помню о разнице наших
положений, но эта больная мне очень дорога. Не найдете ли вы возможным при
данных обстоятельствах применить пневмоторакс? Помните, я очень настаивал на
этом, когда Мэри... когда больная поступила к вам.
Сороугуд покосился на Мэнсона. Лицо его изменилось, собралось в упрямые
складки.
- Нет, Мэнсон, я не вижу в данном случае необходимости в пневмотораксе.
Тогда не находил - и теперь не нахожу.
Последовала пауза. Эндрью не мог больше произнести ни одного слова. Он
знал Сороугуда. его своенравие и упрямство. Он чувствовал такое физическое и
душевное изнеможение, что не в силах был затевать спор, явно бесполезный.
Он слушал с неподвижным лицом, как Сороугуд важно излагал свое мнение о
болезни Мэри. Когда тот кончил и стал обходить остальных больных, Эндрью
вернулся к Мэри, сказал ей, что завтра придет опять навестить ее, и ушел из
палаты. Раньше чем уехать из больницы, он попросил швейцара телефонировать к
нему домой и передать, что он не приедет к ленчу.
Было около часа. Эндрью, по-прежнему расстроенный, погруженный в
мучительный самоанализ, почувствовал слабость от голода. Неподалеку от
Беттерси Бридж он остановился перед маленькой дешевой чайной. Здесь заказал
кофе и горячие гренки с маслом. Но он смог только выпить кофе, кусок не шел
ему в горло. Он видел, что кельнерша с любопытством смотрит на него.
- А что, разве гренки нехороши? - спросила она. - Я переменю тогда.
Эндрью отрицательно покачал головой. Спросил счет.
Пока девушка писала его, он поймал себя на том, что бессмысленно
считает блестящие черные пуговицы на ее платье. Когда-то давно, в классе
блэнеллийской школы, он вот точно так же не мог оторвать глаз от трех
перламутровых пуговок. За окном, над Темзой, навис гнетущей тяжестью желтый
туман огней. Как во сне, припомнил Эндрью, что сегодня ему надо быть в двух
местах на Уэлбек-стрит. Он медленно поехал туда.