Он позвонил доктору Сороугуду, а на другой день в присутствии
последнего опросил миссис Шарп и заставил подписать ее показания. Они были
настолько убедительны, что Гэдсби немедленно снесся со своими поверенными -
фирмой Бун и Эвертон на Блумсберисквер. Разумеется, он терпеть не мог
Стилмена. Но, кроме того, он уже с удовольствием предвидел блага,
уготованные такому борцу за врачебную этику, каким он себя выкажет в этом случае.
Пока Эндрью искал забвения в Лантони, процесс против него неуклонно
развертывался обычным порядком.
Правда, Фредди, в ужасе прочитавший в газете заметку о смерти Кристин,
позвонил к Айвори и сделал попытку прекратить дело. Но было уже слишком
поздно. Заявление было подано.
Комиссия по уголовным делам рассмотрела это заявление, и Эндрью было
послано письмо с предложением явиться на ноябрьское заседание совета и дать
объяснения по поводу предъявленного ему обвинения. Это-то письмо Эндрью
теперь и держал в руках, побелев от ужаса перед угрозой, скрытой в
официальных выражениях письма:
"...что вы, Эндрью Мэнсон, добровольно и сознательно 15 августа сего
года помогали некоему Ричарду Стилмену, не зарегистрированному в качестве
лица медицинской профессии, заниматься врачебной практикой и что вы, таким
образом, являетесь его сообщником в этом деле. И в силу этого вы обвиняетесь
в поступках, позорящих вас как лицо данной профессии".
Дело должно быть разбираться 10 ноября, но Эндрью вернулся в Лондон на
целую неделю раньше. Он был один, так как просил Гоупа и Денни всецело
предоставить его самому себе. И поселился в "Музеум-отеле", вызывавшем в нем
чувство горькой меланхолии.
Внешне спокойный, он был, однако, в ужасном состоянии. Он переходил от
приступов беспросветного отчаяния к душевному смятению, причиной которого
была не только неуверенность в будущем, но и воспоминания обо всех этапах
его жизни. Полтора месяца тому назад этот новый удар застал бы его еще
душевно парализованным смертью Кристин, безучастным, ко всему равнодушным.
Теперь же, когда он выздоровел и жаждал снова приступить к работе, он
почувствовал этот удар с жестокой силой. С тяжелым сердцем говорил он себе,
что все его возродившиеся было надежды снова умерли, и что лучше было бы и
ему самому умереть.
Эти и другие мучительные мысли постоянно теснились у пего в мозгу,
временами приводя его в состояние какой-то дикой растерянности. Не верилось,
что он, Эндрью Мэнсон, очутился в таком ужасном положении, лицом к лицу с
тем, чего, как кошмара, боится каждый врач. За что его вызывают в совет? За
что хотят исключить? Он не совершил ничего постыдного. Не виновен ни в каком
преступлении. Все, что он сделал, он сделал затем, чтобы вылечить от чахотки
Мэри Боленд.