Лицо Бланке темнеет. Он опускает голову, как бык, готовящийся атаковать.
Но я знаю, что этот бык уже попал к мяснику.
– Мои сестры в надежном месте. Тебе не добраться до них, офицер.
– В надежном месте, – сейчас. Будь они у меня, думаешь, я отдал бы тебе бочку? Но завтра, Доррос. Кто может быть уверен в завтрашнем дне?
– Ты не посмеешь убить их.
– Я и не убью. Ведь послезавтра мне надо будет послать тебе новое ожерелье. Тоже из свежих ушей. А потом настанет очередь пальцев… Или лучше глазных век?
– Ты не посмеешь.
– Разве?
Зубы Дорроса стиснуты.
– Вот как ты презираешь насилие, офицер.
– Никто и не говорит о насилии. Я просто отрежу им уши.
Бланке молчит. Я повышаю голос:
– Теперь ты теряешь время на болтовню. Иди ко мне, Доррос. Мы совершим обмен, и с твоими сестрами ничего не случится… По крайней мере из-за меня.
Доррос идет вперед. Горная тропа широка, как выбор судьбы. Но человек с пистолетом ступает по ней так осторожно, словно идет по натянутому канату.
Заложника он ведет перед собой.
Я не смотрю на доктора, я не вижу своих солдат, которые выносят из-за скалы драконью пыль. Бочонок такой маленький, что, кажется, поместится в твоем кармане; а еще он черный, как душа человека, прошедшего через войну.
Сгорбленный человек в темной рясе жреца выходит под неверный грозовой свет. Эльфы ставят перед ним свою ношу; и он проводит раскрытой ладонью над запечатанной крышкой.
Ее открывать нельзя.
Но я не слежу за этим.
Мои глаза прикованы к Дорросу Бланке.
– Все в порядке, – негромко шелестит жрец.
Он исчезает так же внезапно, как и появился. Бланко толкает доктора Стравицки вперед.
– Мы еще увидимся, офицер, – говорит он. – Никто не смеет угрожать моей семье.
Я молчу.
Реплик у меня больше нет, потому что пьеса отыграна.
Бланко и его бандиты исчезают в темноте, почти так же быстро, как жрец. Черный бочонок они уносят с собой.
Я знаю, что снайперы за моей спиной по-прежнему держат на прицеле тропу – теперь опустевшую.
Доктор Стравицки подходит ко мне, его лицо дрожит, я развязываю ему руки.
– Вы не должны были делать этого, командир, – произносит он. – Нельзя отдавать им это.
– Все в порядке, Эдди. – Я кладу ему руку на плечо.
Так я смогу поддержать его, если ноги у него сейчас подогнутся, и в то же время не обижу лишней заботой.
– Доррос не уйдет далеко, наши люди перехватят его, стоит ему только спуститься с отрогов.
В глазах Эдди я читаю облегчение, потом он спрашивает:
– То, что вы сказали ему, командир. О его сестрах. Вы действительно сделали бы это?
Я почти смеюсь – теперь мне можно смеяться.