– А, ты здесь! – расплылся в сальной улыбке Шаньгин и обернулся к своему спутнику: – У нас с Мариночкой важное совещание в приватной обстановке.
Тот заулыбался так же, как охрана, – понимающе, сально, с неприличным подтекстом.
– Идем! – бросил он мне, не сомневаясь, что я пойду, куда он прикажет. И я, конечно, пошла за ним.
Он жил неподалеку от нашего офиса. Огромная полупустая квартира, неуютная, неухоженная. И правда, зачем нужен уют, если сюда приходишь только переночевать? Сотрудники Центра вкалывают до поздней ночи, потому что главная радость в их жизни – это работа. Что касается руководства, то они просто днюют и ночуют на рабочем месте.
В гостиной – огромный портрет Гобарда на стене. Книжные полки уставлены одинаковыми, черными с золотом томами Классика.
– Раздевайся, – бросил он мне. – Я сейчас.
Я сняла плащ, достала из портфеля бумаги, разложила их на столе, отодвинув в сторону грязные засохшие тарелки и корки сухого сыра, похожие на желтые обрезанные ногти. Прокрутила в уме то, что собиралась сказать. После долгого рабочего дня и бесконечного ожидания пухла голова.
Он появился в махровом халате на голое тело. Влажно блестели капли воды на сияющей лысине.
– Раздевайся, – повторил приказание и принялся привычно стелить постель с мятым, точно жеваным бельем.
– Но вы сказали… Я думала…
– Быстрее, уже поздно. Я устал.
Я смотрела на его отвисшее брюшко, на кустик курчавых волос, вырвавшийся на свободу из ворота халата, и внутри меня поднималась волна холодного бешенства – та самая волна, которую в течение пяти лет я пыталась побороть нескончаемыми тренингами и бесконечными часами наизнанку выворачивающих исповедей. И я поддалась этой блаженной волне, ласково колыхавшей меня в своих объятиях. Она вздымалась все выше, увлекая за собой, несла к ущербной, глупо округлой луне, взошедшей в просвете оконных занавесей… Под действием этой луны я схватила со стола зазубренный, в ржавых потеках кетчупа нож и занесла его, целясь в самую сердцевину отвратительного студенистого брюха, которое надвигалось на меня, напирало, чтобы в конце концов задавить своей жирной вислой тяжестью…
Что было потом – не помню… Я сбежала по лестнице, будто за мной гнались. И, только миновав несколько кварталов, наконец успокоилась. Колыхавшаяся в небе луна прочно и незыблемо застыла над головой, пришпиленная к высшей точке небосвода, между голыми метелками деревьев и трубой безымянной ТЭЦ. Сонно хрупала мерзлая земля под ногами, как будто кто-то методично грыз сахарные леденцы.
Я понимала, это конец… Пора забирать вещи из общежития, ведь в Центре мне больше нечего делать. Сама себе я напоминала гонимый поземкой рыжий лист, оторванный от ветки осенним ветром, который неудержимо несет его в промерзшую, стылую даль. Опять меня изгнали, отправили в вольное плавание без руля и без ветрил… Лети, лети, лепесток, через запад на восток… Только возращения его никто не ждет. Ни один в человек в мире!