— Счастлив твой бог, Генка, — говорит Федор, улыбаясь.
— Ну, как охота? — интересуется Лихоман.
Славка опять заворачивает матом, швыряет свою бывшую двустволку и идет в сарай.
— Надо бы у него из задницы дробь повыковырять, — вздыхает Степан. — Заражение может быть.
— Ананьич, йод и толстую иглу! — командует Лихоман. — Давай, Федя, излагай существо.
— Ну, поначалу этот идиот Фишка шпарил впереди всю дорогу и лаял, как нанятый. Еле-еле домой его спровадили и тут как раз зайца подняли, — Федор закуривает. — Давай, Степа, продолжай.
— Продолжай… — вздыхает Степан. — Черт этого Славку на мою дорожку вынес. Вижу, в кустах что-то шевелится, ну я и стрельнул. А он вылетает из этих кустов да как звезданет мне прикладом…
— Перестрелять ведь друг друга могли!.. — сердится Виталий Павлович.
Командор смеется. Ананьич приносит толстенную иглу-цыганку и склянку с йодом, и мы с Лихоманом идем в сарай. Славка поначалу кобенится и отсылает нас подальше, но командор урезонивает его, и Славка снимает штаны.
— Паршивая кучность, — объясняет Лихоман. — Всего девять пробоин.
— С меня хватит, — сквозь зубы говорит Славка.
— Ну, тогда терпи.
Я держу наготове йод, а Лихоман беспощадно ковыряется в Славкиных дырках. Славка скрипит зубами и ругается, по белому телу течет кровь. Командор деловито орудует иглой.
— Ох!.. Борисыч, ну прямо до хребта…
— Глубоко сидит. Терпи, Славка.
Наконец экзекуция заканчивается. Командор присыпает раны пенициллином и обильно смазывает йодом. Славка орет, и я, присев, дую на его изрешеченный зад.
— Лежи, — говорит Лихоман. — Авось к утру затянет.
Мы идем обедать. Я отношу Славке его порцию, но у него напрочь пропал аппетит. Степан бежит в магазин, но командор перехватывает его:
— Вы мне трезвые нужны. Соколов приезжает.
Заместителя главного конструктора Соколова все побаиваются. В отличие от крикливого и отходчивого Жоры зам сух, замкнут и корректен.
— Надо с управлением что-то решать, — продолжает Лихоман. — У меня ощущение, что гоняем мы откровенный брачок, ребята. — Тут он поворачивается ко мне и с ходу обдает ледяной водой:—Ты чтоб шагу за ворота не смел ступить, слышишь? Основной мой козырь.
— Я не могу, — растерянно бормочу я. — Я никак…
— Что ты бубнишь? — сердится он. — Сказано — быть здесь, и точка.
И точка. Точка, а я все никак не могу этого осознать. Зам приезжает в восемь на собственных «Жигулях».
— У меня два часа. Где нам поговорить?
— Люди ждут в столовой, Анатолий Петрович.
— Вы считаете, следовательно…
— Считаю, — сухо перебивает Лихоман.
— Как угодно, — пожимает плечами Соколов.