— Да, — согласилась Даян. — Вообще-то она могла приехать, конечно, если бы не Боб. Он ее очень любит и очень ревнует.
— Именно, — сказал я. — Ты знаешь, что я за человек. Я не чувствую, что я имею право связывать кого-нибудь. Завтра я бы спал с новыми и новыми женщинами, а она бы страдала. Глупо, не так ли? Я хочу всех иметь, но я ни с кем не хочу жить. Хочу жить и умереть один.
— Я тоже, — сказала Даян и закурила.
Девушка принесла нам следующий дринк. Ей — джин-энд-тоник, мне — мой «Джэй энд Би».
— Она думала, что ты ее любишь, — сказала Даян.
— Я и тебя люблю, — сказал я. Потом после паузы добавил: — Если я ей так нужен, то почему она ничего для этого не сделает. Пусть сделает что-нибудь. Докажет, заслужит. Если бы я кого-то любил, я бы добивался этого человека, захватил бы в конце концов. Ты думаешь, это неприятно, когда тебя добиваются? Это приятно. Это внимание.
— Пойдем теперь поедим в другом месте, — сказала она. — Только я плачу.
— Ни хуя, — сказал я. — Я привез с собой деньги. Пока они у меня есть. Я тебя угощаю. Когда не будет денег, я скажу.
Был август. Она повела меня во втиснутый между двумя пыльными улицами в Гринвич Вилледж ресторан — пародия на террасы парижских ресторанов. Пришлось ждать, но в конце концов мы сидели под чахлым деревом, и возле нас горели красные свечи в стаканах.
Я пил «Божоле» и слушал ее, рассказывающую мне, как она боится старости.
— И Элен боится, — говорила Даян. — В последний раз… она была у меня несколько дней назад, мы напились и переругались. А что же дальше… Что же дальше? — спросила она меня. — Ты писатель, и ты умный.
Умный писатель оторвался от свиных ребер, которые он в этот момент обгладывал. Что я ей мог сказать? Рецептов для будущего, годящихся для 32-летних женщин, у меня не было. Были рецепты для юношей 18 лет, были для тридцатилетних мужчин, но женщинам 32 лет мне нечего было посоветовать. У Даян был боевой темперамент, ей не хватало размаху, конечно, но она, скажем, могла поехать в Бейрут, пройти тренировку в лагере для террористов, вернуться в Штаты и взорвать Вайт-Хауз или еще что-то взорвать. А что я еще мог ей посоветовать? Завести ребенка? Банально-идиотское решение. Вырастет ребенок, уйдет, через пятнадцать лет придется решать все ту же проблему. Тогда уже будет непоправимо поздно. Может, и сейчас уже непоправимо поздно. Элен, конечно, следует держаться за своего любящего ее мужика. А Даян?
Одна из неприятных сторон жизни писателя — они думают, я должен знать. Да, я знаю, все позади, если считать себя только женщиной. Если человеческим существом, злым, свободным и горячим, — все еще впереди. Я мог ей предложить самое невероятное — скажем, стать женщиной-мафиози, убирать за деньги людей. Да хуй знает, что можно сделать в мире за остающиеся ей 25 лет активной жизни, если быть открытым, непредубежденным и сильным человеком, мужчиной ли, женщиной, не имеет значения. Можно иметь фан