Она всегда была такой — «девочкой из хорошей московской семьи» сначала, новой русской женой — потом. Редкая довольно метаморфоза. Ибо девочки из хороших московских семей начала 80-х годов — в новый формат хороших семей не вписались категорически. И постарели стремительно, обабились, остервенели — превратились в больных нечастных теток, нелюбимых мужьями и презираемых детьми. Новые девочки из новых хороших семей, следуя неизбывной диалектике всех революционных процессов, подросли на унылых задворках нищих рабочих окраин, в сиротских приютах и придорожных борделях. Определение им, кстати, совершенно спонтанно сформулировал однажды счастливый муж-обладатель из новых. Ужинали под Москвой, небольшой случайной компанией. — Что смотришь? — счастливец, конечно, был пьян, но все еще проницателен.
Взгляд, которым я проводила хозяйку дома, не оставил без внимания и истолковал правильно. — Понимаю. За такие деньги могло быть что-нибудь поприличнее.
Фраза показалась мне безупречной и была взята на вооружение. Так вот, Елизавета была исключением. Деньгам, которыми, судя по всему, располагала, — соответствовала вполне. Возможно, что на этом приобретении супруг даже прилично сэкономил. Но это — разумеется — случилось несколько позже. Поначалу — положение родителей по определению гарантировало Лизе прочные позиции в блестящей когорте «тех девушек». Впрочем, в империи этим термином не пользовались и вряд ли знали, что емкое английское «those girls» означает не просто компанию девиц, объединенных по какому-нибудь принципу, а совершенно особенных девушек — «young ladies», являющих собой юную поросль национальных элит по обе стороны Атлантики. И хотя в Советском Союзе о существовании «those girls» даже не догадывались — «те девушки» в стране победившего социализма были. И какие!
Им бы возможности настоящих «those girls» — «те» в момент обратились бы в бледные тени наших номенклатурных девочек. Впрочем, относительно возможностей — вопрос далеко не однозначный. К примеру, юная дщерь кого-то из партийных бонз вряд ли рискнула бы появиться на парижском показе haute couture и, небрежно повертев носиком, приобрести некоторую часть коллекции. Или на личном самолете махнуть на недельку на Барбадос. Но!
Мог ли, к примеру, Аристотель Онассис уставить очередной свадебный стол несчастной Кристины парадным севрским фарфором из Лувра или водрузить на блистательную голову Марии Каллас диадему Марии Стюарт, хранящуюся в Британском национальном музее? Словом, здесь было о чем поспорить. И подумать.