Ну, русские вообще склонны во всем видеть веление судьбы. Даже если произошла самая обыкновенная случайность. А впрочем, говорят, что случайностей не бывает...
В то время, как в кремлевских палатах пировали, на улицах Москвы горланили и скоморошничали – тоже о царской свадьбе:
Произволил вор-собака женитися;
Не у князя он берет, не у боярина,
Не у нас он берет в каменной Москве,
Берет вор-собака в проклятой Литве,
В проклятой Литве у Юрья, пана сендомирского,
Берет он Маринку, дочь Юрьеву.
А свадьба была на вешний праздник,
А вешний праздник, Миколин день,
Он Миколин день был в пятницу...
Ну и дальше в том же духе. Мол, Миколин день, когда нельзя венчаться... Телятина, которую ест царь Димитрий, поганое, поганое мясо, тьфу! Маринка – великая мастерица пляски плясать, для нее нарочно музыканты и в покоях, и в тронных залах играют, только пляшут не скоморохи, а сама невеста государева, да и царь от нее не отстает. Плясавица Маринка! Дочерь проклятая Иродова!
Позднее князь Михайла сам видел не единожды, как это было. Димитрий зазвал к себе в Москву иноземных музыкантов, и те каждый день играли для него. Он с удовольствием танцевал польские танцы, которые были живее, подвижнее неповоротливых, важных русских плясок. Марина порхала, как райская пташка. И добро бы танцевала только с мужем! Великий мечник едва сдерживал скрежет зубовный, когда ее приобнимал за тонюсенькую талию какой-нибудь шляхтич – кружил вокруг себя так, что юбки взвивались, обнажая ножки в шелковых чулочках и красных башмачках. Да разве можно видеть ноги царицы?! А Димитрию – хоть трава не расти. Он гордо улыбался, когда жену его называли польской нимфой, и не имел ни малейшего намерения прятать ее от чужих взоров, держать в терему.
За пляски, за музыку, за воинские потехи, за то, что Димитрий не таков, как благостные прежние цари, жиревшие на троне и больше всего охранявшие свое неподвижное благолепие, его готовы были предать анафеме в каждой церкви.
А в доме у князя Василия Шуйского начали собираться бояре, которые решили наконец дать выход своему недовольству и своей ненависти. Среди них был и великий мечник – князь Скопин-Шуйский, примкнувший к заговору немедленно, как только узнал о нем.
Больше он не задумывался о том, воистину ли Димитрий сын царя Ивана Васильевича. Его происхождение не имело никакого значения. Пусть даже на Димитрии отыщется личное клеймо Грозного, это не поможет ему, не сыщет преданности ни среди народа (да кому она нужна, народная преданность, что с нее проку!), ни поддержки среди бояр (а вот она важна, по-настоящему важна!). Он – другой. Он – не тот, кто нужен русским боярам, чтобы продолжать жить