Старуха умолкла, с трудом повернувшись, медленно побрела по двору.
Миленко стоял понурясь, комкая край свитки с такой силою, что клочья овечьей шерсти летели из-под пальцев. Губы его шевелились, он пытался что-то сказать, но не мог. И Вук понял, что гордость – это сердце серба, что она сильнее и жалости, и благоразумия. Но он не был сербом, а потому пришел на помощь другу.
– Погоди, матушка! – окликнул он. – Погоди – и да благословит тебя господь. Скажи, куда увели женщин?
Миленко все молчал, не поднимая глаз, и Вук не знал, благодарит его друг или проклинает. Но поступить иначе он не мог.
* * *
О да, он был совершенно уверен, что поступает правильно, однако сомнение одолело его и боль пронзила сердце, когда уже в темноте, после скачки по горным дорогам, они настигли в нескольких милях от Сараева расположившийся на ночлег отряд османов и услышали хриплые, пьяные мужские голоса, которые, хохоча, пытались напевать коло.
Несколько человек храпели под кустами, и только трое еще сидели у костра, напевая и прихлопывая в ладоши. Две обнаженные женщины неуклюже топтались перед ними, едва передвигая ноги. Вук сразу узнал их – и впился зубами в край ладони, чтобы не закричать. Рядом глухо стонал Миленко.
– Молчи, побратим, – наконец прохрипел Вук. – Погоди, не время для слез! Скрепись, иначе глаз твой не будет зорок. Ты слышишь меня?!
Миленко не ответил, но Вук услышал его короткий, яростный вздох – и понял, что его друг нашел в себе силы сдержать отчаяние.
У них не было ни ружей, ни пистолетов – только юнацкие ганджары, длинные ножи, но Вук знал – этого достаточно.
Османы сидели к ним спиной. Костер высвечивал их фигуры, это были хорошие мишени! Припав на одно колено, прицеливаясь, Вук внезапно вспомнил, как Василь Главач учил его метать нож и наставлял при этом:
– Метче пуляй – другой попытки тебе не дадут!
Улыбка чуть тронула его губы. Он метнул нож и тотчас же второй, так что оба просвистели почти враз. Миленко тоже бросил свое оружие.
С этой воинской забавой он не очень-то был в ладах, но Вук знал: сейчас его побратим не мог промахнуться!
Три османа с короткими стонами рухнули в костер, но еще прежде, чем они упали, Вук вскочил и кинулся вперед.
Он поймал за руку Аницу, которая метнулась в лесную тьму. Сорвав с одного из убитых длинный плащ, он окутал им дрожащую девушку и потащил ее за собой, успев еще вытащить из спин мертвецов два своих ножа.
Аница не издала ни звука и послушно бежала рядом.
Они ворвались под навес из дубовых листьев, и созревшие желуди защелкали по их головам, осыпаясь с потревоженных ветвей. Почти тотчас Вук почувствовал, что побратима нет рядом, обернулся – и шепотом выругался, увидав Миленко, который стоял у костра, открытый всем выстрелам (ведь кто-то из спящих турчинов мог проснуться в любой миг), глядя на Бояну. Она застыла, как статуя, не сводя глаз со своего жениха, прижав руки к сердцу, и отблески костра золотили ее вздрагивающее тело, чуть прикрытое спутанными волосами.