Еще через неделю в лагерь приехал сам шейх Курбан.
Одним из первых, кого он навестил, был пленный советский офицер.
— Хочу тебя обрадовать, — заявил шейх, — все твои люди освобождены. Они вернулись к своим благодаря помощи таджикского «Барса». Ты знал такого?
Конечно, Кичин знал своего командира, тогда еще подполковника Акбара Асанова или «Барса», как его называли в Таджикистане. Но особенно показывать этого здесь не стоило.
— Слышал о таком, — сказал Кичин переводчику. Он немного понимал пушту, на котором говорили в лагере, но решил этого не показывать.
— «Барс» дал мне слово всегда хоронить погибших мусульман по нашему, мусульманскому обычаю. Как думаешь, он сдержит свое слово?
— Если дал слово, значит, сдержит, — быстро ответил Кичин.
— Мы тоже так думаем. Тебя мц тогда не могли отпустить. Ты был очень плох. А здесь далеко до «шурави». Не пытайся отсюда бежать, офицер, у тебя ничего не выйдет, — показал шейх Курбан на горы, — эти горы без проводника не пройти. А в одиночку ты просто погибнешь.
— Вы хотите меня держать все время здесь? — спросил Кичин.
— Увидим, — ничего не сказал конкретного шейх и вышел из палатки.
А потом потянулись томительные дни. Кичину разрешали ходить по лагерю, и он постепенно знакомился со стариками, живущими здесь со своими семьями, с детьми, играющими среди палаток, с молодыми моджа-хедами, ушедшими в горы от бомбардировок своих кишлаков и взявшими в руки оружие, чтобы защитить свои земли и свои семьи. Многие бежали в горы только из-за необъяснимого страха перед «шурави». Другой образ жизци, атеизм безбожников вызывали страх сильнее, чем реальные снаряды и выстрелы.
Кичин, разговаривая с простыми людьми, вникая в их нехитрый, житейский быт, узнавая их привычки и особенности, начинал понимать, какой страшной трагедией обернулась война для афганцев. Авантюризм афганских политических деятелей, недальновидность советского руководства, отсутствие гибкости у военного командования стали основными источниками того массового исхода людей, который начался по всей стране с начала восьмидесятых. Любая война являет собой зло в первозданном, почти рафинированном виде, включая в себя все необходимые компоненты насилия, надругательства, отсутствия любых прав граждан, беззакония, попрания божеских и человеческих норм. Но гражданская война, усугубленная военной интервенцией, есть зло еще более страшное и горькое, когда множатся в любых количествах Каины, убивающие братьев своих и глас Божий вопиет «Где брат твой, Авель?»
Горький осадок «афганского синдрома» как-то смазал то обстоятельство, что в Афганистане идет гражданская война до сих пор, и тысячи граждан одного государства убивают своих соотечественников, единоверцев, братьев по крови. В некоторых афганских семьях зеркально повторялась ситуация типичной гражданской войны, когда старший сын, ушедший в город на заработки, является командиром роты или батальона, активистом Народно-демократической парии Афганистана, а младший брат, выросший в кишлаке — командиром отряда моджахедов. И несчастная мать молит Аллаха о сохранении жизни обоим сыновьям.