– Ну да.
– Слушай, чуть не забыл. На квартире у Сэма – подслушка.
– Это точно?
– Железно. Я прошу… В общем, пока не снимайте. Мне почему-то кажется, он не уйдет совсем в кусты, он попробует как-нибудь сверяться с ситуацией и будет слушать. А это… Пока не знаю, не придумал еще, много неясного, но не снимайте. И обнаруживайте как-нибудь незаметно.
– Слушай, вообще-то Основной думает, можно это дело уже спускать на тормозах. Ты полежи в постельке, подумай о возвышенном, помедитируй, как ты любишь. А через недельку-другую…
– Эх, Шеф, мне бы ваши заботы. Ну ладно, впрочем, посмотрю.
– Вот именно, посмотри.
Он отключился, а я посмотрел на Аркадию. Кто знает, распространяется ли секретный режим операции на нее, или после вчерашних посиделок у камина со мной в роли извергающегося Везувия она у нас будет одним из свидетелей? Или свидетелей, как принято говорить, не будет, возьмут с нее подписку о неразглашении, и все? Ничего я уже не понимал. Но поступить намеревался наилучшим для себя и для дела образом.
А поэтому поднялся, свесил голые ноги с кровати и посмотрел на левое бедро. В бинтах оно выглядело мощно, как у Шварценеггера, но вот силы в нем было не больше, чем в комарином писке. М-да, дались мне эти комары-комарики…
– Вы куда собираетесь? – Аркадия смотрела на меня, словно я был каким-то Циклопом, а не человеком.
– Так, нужно прокатиться к одному приятелю…
– Вы с ума сошли!
– Нет, это нужно сделать сейчас, может быть, уже через пару часов будет поздно.
– Нет, вы определенно полоумный! Взгляните на себя!..
– Тише, пожалуйста. У меня еще слабость не прошла, голова кружится, а вы кричите.
– Я вас не пущу. Вас сейчас любой бандит застрелит.
– Я воспользуюсь бронежилетом и не забуду «узи».
– Об этом не может быть и речи.
М-да, все женщины одинаковы. А раз так, то у мужчин против этого есть только одно оружие – хитрость.
– Ну вы же слышали, – я указал ладонью на свой сотовик, – я получил приказ. Его при моей работе полагается выполнять.
– Борь-Борь просто бездушный служивый чурбан! Я позвоню ему и попрошу…
– Вы просто уедете сейчас из моей комнаты и никому ничего не скажете. А я прошвырнусь по делу за пару часов… И давайте не спорить.
– Я еду звонить вашему Шефу.
Ого, она уже и его кличку переняла.
– Если вы это сделаете, я вам никогда не расскажу о своей жене. – Она посмотрела на меня, я улыбнулся ей самой мальчишеской улыбкой, на какую был способен, и добавил: – Никогда не возьму играть в мою песочницу.
Она сверкнула глазами, развернулась и укатила. А я стал одеваться, стараясь попасть петлями рубашки и штанов на нужные, предназначенные для них пуговицы. Это оказалось так трудно, что пришлось остановиться на майке и свитере. Неужто я и в самом деле так ослабел?