Но мне повезло. Один из таких знаков висел прямо надо мной и был отлично виден – стоило лишь повыше задрать голову. Знак представлял собой светящуюся красную стрелу, на которой выделялась белая надпись:
ШЕСТАЯ ПЛАТФОРМА
НУЛЕВАЯ ГОРИЗОНТАЛЬ
(Если бы я мог связно соображать… Позже, позже… Но я все-таки оставил зарубку на извилинах. Тут было над чем задуматься. Например, над тем, что находится ниже нулевой горизонтали. Существовал и более простой способ узнать – спросить. Однако я готов был поспорить, что на этот вопрос Его Бестелесность не ответит…)
Горячий ветер не приносил облегчения. Гул и вибрация нарастали. Я оглянулся – и сжатый воздух облепил лицо прозрачной подушкой. Но я увидел достаточно, чтобы вскочить на ноги и бежать, соскальзывая в черную яму боли, из которой торчали раскаленные колья. В норе тускло заблестел металлический череп с застекленными глазницами…
Боль – это не ощущение. Боль – это само время, когда оно течет слишком медленно. Для меня оно почти замерло и топталось на месте, а сзади настигал…
24
ФРАГМЕНТЫ ПАМЯТИ: ЗОЛОТОЙ МАЛЬЧИК
Изо всех возможных способов передвижения Лоун обычно выбирал самые медленные. Отчасти это был его личный протест против бешено ускорившегося темпа жизни, отчасти – обреченная на провал попытка удержать неудержимое. Но медленное путешествие позволяло смаковать впечатления, подмечать самые незначительные изменения и питать иллюзию, что время бежит не так уж быстро. В дальних поездках Лоун любительски занимался остановкой мгновений, со вкусом растягивая каждый эпизод, воображая себя странником прошлого, который не ведает, что ожидает его за ближайшим поворотом.
Вот и сейчас он предпочел двухнедельное плавание двухдневной поездке на экспрессе или шестичасовому перелету. Когда еще придется испытать все прелести морской болезни, столкнуться с айсбергом, встретить «Летучего голландца» и обматерить Моби Дика! Вполне вероятно, что уже никогда…
Дез было все равно – две недели или две минуты. Да хоть два года. Она не разменивалась на мелочи. Последнее слово в любом случае останется за нею.
Но вначале, как положено, – прощальная вечеринка. Это была своего рода традиция, демонстрация стиля, бравада – немного грустная, если не сильно напиваться. Всякий раз, при завершении определенного этапа жизни, Лоун отмечал назревший перелом более или менее шумно. В последние годы – все менее шумно. Перемены в себе замечал он один, а приятели не задерживались долго в его окружении. Нельзя сказать, что их отваживала Дезире; просто у каждого был свой