Из сеней вошел Миломир, присел возле очага, протянул ладони к огню.
– Хорошо греет батюшка-домовой! – Повернув голову к Смеяне, Миломир подмигнул ей. – Хоть он у нас и молодой, а спорый!
– Нам сюда такого и надобно! – сказал Кремень. – Глазастого, на ухо вострого, проворного!
– А все же как-то… – Смеяна оглядела светлые и пустые стены и зябко повела плечами. – Пока дом нагреется, дымом пропахнет, пока домовой в полную силу войдет – много лет надо.
– Да где же старого взять? Старые домовые по своим углам сидят, а у нас дом новый – и хозяин новый.
– Есть одно средство, – ухмыляясь, сказал Кремень и подмигнул Смеяне. – Скажи, девица, если ты в новый дом замуж пойдешь, чуры твои прилетят тебя проведать?
– Наверное, прилетят! – Смеяна улыбнулась воеводе.
Поначалу она побаивалась, что ее частые появления возле княжича не понравятся его воспитателю, но напрасно. Кремень, как видно, считал, что женитьба княжича – это одно, а любовь – совсем другое, и девушка из рода Ольховиков никак не помешает знатной смолятической княжне. Чего же молодцу не погулять напоследок, пока невеста еще не приехала?
– Вот и средство! Женитесь, сынки мои, на здешних девицах – и будет полон дом чуров у вас! А? – Кремень весело оглядел кметей.
– Да мы хоть сейчас! Дело за невестами! – разом ответили Взорец, Миломир, еще кто-то.
– Чего же тогда сидите? – оживленно воскликнула Смеяна. – Пойдемте к нам на посиделки!
– Ой, дай передохнуть! – Кремень махнул рукой. – А там и я, может, соберусь…
Отроки варили кашу на ужин, кмети отдыхали. Светловой, молчаливый и задумчивый, почти не участвовал в общей беседе. Такие приступы задумчивости приключались с ним с самой Купалы, а иногда их сменяли приливы лихорадочной разговорчивости, которая была не лучше. Кмети старались развеселить его, но Светловой не замечал их попыток.
Вдруг Смеяна вскинула голову:
– Ой, что это? Слышите?
– Что? – Кмети переглянулись, не замечая ничего особенного, и тоже прислушались.
– Плачет кто-то, – сказала Смеяна.
Склонив набок голову, она махнула рукой, призывая кметей помолчать. Все молчали, но слышен был только шум ветра над крышей, легкое поскрипывание половиц.
А Смеяна слышала где-то в глубине просторного и пустого дома тихий, тонкий плач. Ей вспомнилась кикимора – подпечная жительница могла бы так плакать. Так плачут сквозные щели, непрогретые стены, заброшенный дом со снегом возле порога…
– Дайте поесть огоньку! – сказала Смеяна и сама положила в очаг кусочек хлеба. – Недоволен чем-то домовой. Или…
Она не договорила, смутно чувствуя близость какой-то беды. Новые княжеские хоромы вдруг показались маленькими, хрупкими, как пустая яичная скорлупа. Какая-то большая беда, тяжелая и сумрачная, как снеговая туча, неотвратимо надвигалась издалека. Смеяна колебалась, не зная, рассказать ли, но сама верила своим предчувствиям. Тень беды уже касалась плеча, хотелось обернуться, отодвинуться от нее.