– Какой сегодня день? – вдруг спросил Светловой.
– Новолуние сегодня, – ответила Смеяна. – Ночь будет темная, зато все, что после нее начнется, расти будет на счастье. У нас в роду две свадьбы готовят – на новом месяце хорошо жениться.
Она не упомянула, что одной из этих свадеб будет ее собственная. Перепела все торговались с Чернопольцами за ее венок, но она понимала, что со дня на день решение примут.
– Значит, мне будет срок за княжной ехать, – сказал Светловой.
Он никогда не называл дочь Скородума ни по имени, ни своей невестой, а говорил о ней просто – княжна. И старался упоминать о ней пореже.
– Как – уже пора? – ахнула Смеяна.
Светловой молча кивнул. Ветер вдруг задул как-то резче и холоднее, Смеяна внезапно замерзла в своем рысьем полушубке и зябко обхватила себя руками за плечи, словно это могло спрятать ее от злой судьбы.
– Да ты вся дрожишь! – сказал Светловой. – Поди в хоромы, погрейся.
Смеяна мотнула головой – она не хотела идти без него. Тогда Светловой взял ее за руку и сам повел к светлому крыльцу недостроенных княжеских хором. Он привык к ней, как к родной сестре, а собственное несчастье заставляло его еще острее и живее жалеть других во всех горестях, которые судьба так щедро рассыпала на человеческом пути. Весь мир был болен осенью, увяданием и тоской, как был ими болен он сам, и Светловою казалось, что весь род человеческий разделяет с ним эту тоску и горечь. В новых, пахнущих свежим деревом палатах и горницах уже можно было жить, только печи еще не сложили и огонь разводили в наскоро устроенных очагах на полу. В гриднице мелкие щепки и всякий древесный сор валялись по углам, из щелей между бревнами торчали беловатые, с зеленью, пряди высушенного болотного мха. Вдоль стен и вокруг очага располагались охапки сена, покрытые плащами и шкурами, – лежанки кметей. Лавки еще не были сколочены, возле очага в беспорядке разместились горшки, пара железных котлов. Из-за светлых стен гридница казалась очень просторной и пустой.
Светловой посадил Смеяну возле огня.
– Поди скажи людям – пусть по огнищам идут, – велел он городнику. – Хватит на сегодня. Завтра, на новом месяце, веселее дело пойдет.
Боговит открыл рот, собираясь возразить, но с последним доводом согласился и вышел. В гридницу стали по одному заходить кмети, вытирая руки, потряхивая мокрыми после умывания волосами, садились к огню. Почти всем им было веселее работать, чем сидеть без дела в ожидании будущих дрёмических набегов. Увидев Смеяну, все улыбались ей, бросали несколько приветливых слов. Смеяна хорошо себя чувствовала здесь, как среди родных братьев, и домой не хотелось. Наверняка там опять сбежались женихи, и каждый, чтоб их кикимора всю ночь щекотала, припас за пазухой веретено. Каждый норовит сунуть ей это веретено в руки, чтобы на весь вечер приковать к прялке, а потом понесет это веретено домой, и там чужие бабки и тетки будут тянуть, теребить, нюхать и жевать нитку, проверяя, сколь тонка, ровна и прочна, хорошо ли прядет будущая невестка и стоит ли брать такую в род. Матушка Макошь! Смеяна вздохнула и поморщилась, словно раскусила кислющую клюквину. Все это – посиделки, прялки, женихи, сговор, свадьба, чужой род, бесконечная возня по хозяйству – казалось ей хуже Навьего Подземелья.